Развод: Новая жизнь в 50! - Сур Шамс

был моей опорой, той самой тихой гаванью, где можно выдохнуть, сказать всё как есть, не подбирая слова. Но телефон долго молчал, заставляя слушать эти глухие гудки, один за другим.

Наконец, щелчок — он ответил. Голос уставший, как будто я его разбудила или выдернула из дел.

— Привет, мам. Как ты?

— Всё нормально, — поспешила сказать, подбирая голос, чтобы звучать привычно, ровно, спокойно. Хотя внутри, кажется, всё уже давно говорило за меня. И он, конечно же, слышит. — Просто решила узнать, как у тебя дела.

— Да всё как обычно, — вздохнул он. — Работа, проекты… Времени вообще ни на что нет. А ты как? Что нового?

— Да ничего особенного, — ответила будничным тоном, словно не стояла сейчас у окна, стискивая телефон так, будто он мог разлететься на куски. — Гена уехал в командировку.

— Опять? — голос сына чуть оживился, но в нём сквозило что-то… внимательное, изучающее. — Он же только что вернулся из этой… как её… поездки, в прошлом месяце.

Что-то в груди дрогнуло, как будто с крыши сорвался ком снега и рухнул вниз, оставив пустоту. Он чувствует. Знает или догадывается.

— Да, командировка… — слова с трудом прошли через пересохшее горло.

— Понял… — короткая пауза, но не та, что перед прощанием, а будто он решает, стоит ли спросить что-то ещё. — Ладно, мам, мне нужно идти. Давай позже созвонимся?

— Конечно, — кивнула, хотя он этого не видел. Хотя хотелось сказать: «Нет, подожди. Поговори со мной. Спроси, что случилось». Хотелось схватить его за плечи, заглянуть в глаза и рассказать всё.

Но телефон уже замолчал.

Позвонила Дарине. Хотелось хоть каплю тепла, понимания, просто услышать, что я не одна в этом вихре мыслей. Она всегда была чуткой, тонко чувствовала настроение людей, не то что Андрей, который мог неделями не замечать, если мне плохо. Может, она поймёт? Может, почувствует, что мне сейчас совсем не по себе?

— Мам, я сейчас занята, — голос у неё был напряжённый, резкий, будто её отвлекли в самый неподходящий момент. — Давай вечером поговорим?

Сердце дрогнуло. Так хотелось, чтобы она хоть что-то спросила. «Мам, ты как?» или хотя бы просто задержалась на линии хоть на секунду дольше.

— Конечно, — голос мой звучал ровно, будто ничего не случилось. Хотя внутри всё скрутило холодной лентой разочарования.

Смотрела на экран, пока он не потемнел. Так вот просто. Несколько секунд — и опять одна.

*****Вечерами, когда тишина в доме становилась особенно явной, я доставала старые фотографии. Они хранились в той самой деревянной шкатулке, что стояла на полке в спальне. Обычно я не трогала их, но порой так хотелось вернуться в те времена, когда всё было проще. На первых снимках мы были молодыми, полными надежд и мечт. Геннадий — такой другой, улыбчивый, открытый, и совершенно счастливый. Где он сейчас? Кто он стал? Почему я не заметила, как он изменился? Или, может быть, это я сама менялась, а он всё оставался таким же, только я этого не видела, потому что слишком много лет старалась угодить всем вокруг?

Перелистывая фотографии, начала задумываться. Сколько лет потратила на то, чтобы сделать всех счастливыми — детей, мужа, даже соседей? А что же сделала для себя? Когда в последний раз думала о своих желаниях? Как-то вспомнилось, что когда-то мечтала стать художницей. Это была моя мечта, с которой я просыпалась и засыпала, но как-то она ушла в тень, когда появились дети, дом, заботы. Мечты остались мечтами. Кто я сейчас? Чужая для самой себя.

— Может быть, это моя вина? — тихо произнесла, глядя на старый снимок, где мы все вместе, такие радостные. — Может, я перестала быть интересной для него?

Но даже эта мысль не принесла облегчения. Если бы всё было так просто… Если бы можно было объяснить всё этим. Но нет, в этом была какая-то глубина, которую я не могла понять. Он же не просто стал другим. Он как будто ушел в себя, и я больше не могла найти путь к нему. Я пыталась, может, слишком пыталась, но кажется, что уже не было смысла.

*****

На третий день, когда его снова не было дома, стены начали давить. Тишина звенела в ушах, а комната казалась слишком тесной, слишком наполненной мыслями, которые не давали покоя. Захотелось просто выйти. Дышать. Почувствовать что-то, кроме тревоги.

На улице осень разгулялась во всей красе. Парк утопал в золотых листьях, они шуршали под ногами, кружились в воздухе, цеплялись за одежду, словно не хотели отпускать. Воздух был влажный, пах свежестью, дождём и чем-то тёплым, почти домашним. Деревья, расцвеченные всеми оттенками янтаря, выглядели так, будто великий художник решил напоследок оставить миру своё самое лучшее полотно.

Присела на скамейку у фонтана, закрыла глаза. Вода плескалась, напоминая о чём-то далёком и спокойном. Попыталась успокоиться, вытолкнуть из головы эти мысли, но они возвращались. Нахлынули, как прилив — сначала медленно, потом всё быстрее, пока не превратились в грохочущую волну, разбивающуюся о сердце. Захотелось сбежать, спрятаться, но от себя не уйдёшь.

Дом встретил той же пустотой. Уже привычной, но от этого не менее тяжёлой. Мимоходом взглянула на почтовый ящик — и замерла. Там был конверт. Незнакомый, с иностранными штампами. Париж.

Сердце сжалось. Пальцы дрогнули, когда открывала.

Обычная открытка. Эйфелева башня, фонари, мягкий свет вечернего города. Но внизу, в уголке, выделялось нечто, от чего внутри похолодело.

Подпись.

— С любовью.

Почерк был женским.

Глава 5

Шаги его в прихожей раздались ещё до того, как на улице стало хоть немного светло. Небо только начинало бледнеть, и я бы сказала, что мир ещё не пробудился, а вот он уже пришёл. Стук ключа в замке — и сердце словно прыгнуло в груди, так быстро стало биться. Он вернулся. Он снова дома. Как будто весь этот день, ночь, вся эта бессонная, бесконечная ночь с открыткой в руках — это был просто сон, который вот-вот закончится. Но нет, момент настал, и вот он здесь. Вижу его, слышу. Но язык словно прирос к нёбу, и все слова растворяются в воздухе.

Он вошёл в дом, и в этот момент воздух будто сгустился, стал тяжёлым, непроницаемым. Словно сама тишина натянулась, как перетянутая струна. Чемодан глухо стукнулся о стену, пиджак полетел на спинку кресла. Всё — по привычке, без раздумий, на автомате. Ни одного взгляда в мою сторону.

— Привет, — сказал он, и голос его был таким же пустым, как это утро.

— Привет, — едва выдавила, чувствуя, как внутри всё сжимается, как