Я вернулась, чтобы сжечь его дом - Н. В. Сторбаш

У нас с Сюэ было не так. Ему никогда не нужны были ни мои слова, ни поддержка, ни даже чувства. Я просто должна была делать так, как он велит. Чего хочу я — неважно. Жена для него — та же служанка, только платить не нужно. И требований к жене намного больше. Служанка могла пойти вечером в свой угол и там забыть о трудах, господах и формальной улыбке на лице. Время от времени слугам давали день отдыха, который те могли провести со своими родными. Я же каждый день, каждое мгновение должна была помнить, что я жена Сюэ Сюэ. Не Ялань, не дочь из семьи Ли, не человек, а именно жена Сюэ Сюэ и больше никто.

Он не делился тревогами, не обсуждал со мной дела, только говорил, что я должна делать, что говорить, как одеваться, как смотреть. Как дышать. Он сковал меня со всех сторон! И это только в первые два года нашего брака, когда мой отец еще был в силе, когда еще оставалась надежда родить сына.

Будучи еще маленькой, я как-то спросила у мамы, почему у отца нет наложниц, неужели мы настолько бедные, что не можем позволить себе хотя бы две-три. Ведь в домах всех моих подруг были и наложницы, и дети наложниц. Мне тогда казалось, что так и должно быть. И ведь веселее, когда в поместье много детей — есть с кем поиграть. Мама тогда рассмеялась и сказала, что наложницы нужны, чтобы возместить недостаток чего-то. Кому-то не хватает живости, кому-то — молодости или красоты, кому-то — связей и богатств, кому-то — любви и заботы.

— Скажи, Лань-Лань, разве твоему папе чего-то не хватает? — спросила мама.

Я пожала плечами.

— Если в блюде есть гармония, добавление чего-то нового может только испортить его вкус. Поэтому у папы и нет наложниц.

Все эти дни отец ждал визита кого-нибудь из рода Сюэ, ждал извинений или хотя бы объяснений, но Сюэ упорно отмалчивались.

Когда же господин правый министр съездил в императорский дворец на еженедельное собрание чиновников Линьцзин, вернулся он снова разъяренным. Вечером мама пересказала мне, что господин Сюэ выразил обеспокоенность недавним случаем у поместья Ли, мол, слышал, какие-то прохиндеи воспользовались именем его рода и хотели обмануть господина Ли. Еще господин Сюэ поблагодарил отца за бдительность и пожелал скорее разузнать, кто стоит за этим гнусным делом.

Таким образом, господин Сюэ воспользовался словами отца и вывернулся из этой ситуации с наименьшими потерями. Жаль, что отец не догадался сжечь помолвочные дары вместе с сундуками и повозками! Побои на слугах заживут, а вот дыру в казне Сюэ так быстро не залатали бы.

— Получается, мы не сможем обвинить их в оскорблении рода Ли? — разозлилась я.

— Как и они нас, — кивнула мама. — Внешне всё останется на том же уровне, что и прежде.

— А на самом деле?

— Боюсь, теперь твой брак с Сюэ почти невозможен. Только если его род уговорит императора издать указ о вашей женитьбе или если Сюэ Сюэ докажет искренность своих чувств.

Я широко улыбнулась, не в силах сдержать огромную радость. Неужели я свободна? Неужели теперь я смогу жить счастливо? Мама рассмеялась, глядя на меня, и крепко обняла.

— Моя Орхидеюшка, как же нелегко тебе пришлось в последние дни!

* * *

Каждое утро отец уезжал из дома в императорский дворец на утреннюю аудиенцию, где обсуждались текущие административные дела, заслушивались доклады чиновников из различных отраслей и объявлялись императорские указы. Затем чиновники ниже второго ранга расходились по своим канцеляриям, а высшие ранги оставались на «Доклады и ответы» — важное совещание, где главы «Трех палат» вместе с императором обговаривали стратегические и тайные вопросы. Именно во время «Докладов и ответов» принимались ключевые решения в Поднебесной.

После полудня отец ненадолго заезжал в поместье, чтобы поесть и вздремнуть, а затем отправлялся в различные канцелярии. Он часто говорил, что зачастую глава видит лишь красивый бутон, но не замечает гнили на стебле и порченые корни, поэтому нужно заглядывать вглубь и разговаривать с непосредственными исполнителями задач.

Папа приводил в пример предыдущую династию, которую, как это часто бывало в истории Поднебесной, подкосили три бедствия: степняки с севера, гнев земли и разложение дворца. Когда люди умирали с голоду после продолжительной засухи, во дворец поступали только хорошие сведения: сводки о богатых урожаях, когда их не было, лживые доклады о благополучной жизни провинций, где крестьяне уже подняли восстание. Правда попросту не доходила до дворца, и императорская семья развлекалась, спуская огромные средства на наряды наложниц, на фестивали и торжества.

Часть вины лежала на чиновниках, которые боялись докладывать правду, ведь из-за проблем в провинциях их могли понизить в ранге и лишить привилегий. Но в основном всему виной был император, что не любил слушать дурные вести. Изнеженный и балованный с самого детства, Чен Чжен считал, что Небеса покровительствуют ему просто потому, что он рожден с императорской кровью. Ходят слухи, что цилинь дважды отказывался принять этого человека и он взошел на престол без поддержки священного зверя. Только народу было объявлено иное.

Когда Чен Чжен слышал доклады о каких-либо невзгодах или проблемах, он сразу начинал кричать, обвинять чиновников в плохой работе, заявлял, что Небеса благоволят ему, а значит, чиновники обманывают императора, чтобы разозлить его и поскорее свести в могилу. С того момента огласка любой дурной вести приравнивалась к попытке проклясть и убить императора. Неудивительно, что династия Чен пала!

Увы, из-за такой занятости отец совсем не занимался делами рода. Внутренние дела поместья лежали на маме. Управляющий землями приезжал в Линьцзин всего два раза в год, привозил оброк с крестьян, докладывал о состоянии полей, о необходимости строить каналы и прочих делах. Дядя Чжоу помогал маме, а также управлял финансами поместья: вел приходно-расходные книги вместе с помощниками, платил налоги, выдавал жалование слугам и распределял средства между разными сферами хозяйства. А еще один управляющий по имени Хо Чжи заведовал работой всех предприятий, принадлежащих нашей семье. Лавки, постоялые дворы, винодельни, мастерские— все это находилось под его началом. Он появлялся в поместье довольно редко — едва ли раз в месяц.

В детстве я боялась господина Хо, хотя он всегда был весельчаком, громко смеялся и дарил мне необычные игрушки. Наверное, потому, что дядя Хо отличался от всех, кого я знала, огромным ростом, большим животом и звучным низким голосом, а еще довольно густой бородой. Я называла его Хо Дасюн — Большой медведь Хо — и всякий раз пряталась,