Измена. Право на счастье - Софи Вирго

Я?

– Милана, тебя к столу не приглашали. Покинь столовую. А твое поведение мы обсудим позже. Сын утром велит тебе уезжать. Он просто забыл, что такое настоящая женщина. Прочь, - хлопаю глазами, но делать нечего.

Подталкиваю малышку к маме, чтобы горгона не схватила и выхожу с гордо поднятой головой.

– Стой, – командует, как собаке, но все же застываю на месте не оборачиваюсь. – Ты забыла извиниться перед госпожой Байсаровой.

Нет уж. Разворачиваюсь на пятках и смотрю прямо в глаза грымзы.

– Нет. Пусть она извинится сначала перед Амой, за обвинения в плохом воспитании внучки, за то, что Ама – плохая хозяйка и за то, что это Ама загнала Батура в больницу.

Глаза Хасанова-старшего стали, как блюдце, а Байсарова побледнела. Можете считать меня плохой, но я не могу иначе. Это ведь его дочь! Он должен её защитить. А чтобы защитить надо знать.

– Ах ты, – женщина хочет кинуться на меня, но Самир появляется из ниоткуда и выполняет свою работу, защищает.

– Лейла. Ты правда так сказала про Аму? – Самир, который Хасанов, спрашивает грымзу, а я убегаю наверх.

Трусливо. Корю себя за несдержанность и что была так не учтива. Но разве можно молчать? Я уже молчала. Хватит!

Но как же стыдно.

Сворачиваюсь калачиком и горько плачу, прижимая к груди подушку. Так мне и надо. Замужней гулящей девке. Плакать и знать, что завтра меня выкинут, и закончилось моё счастье по имени Дамир.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​Не знаю, сколько плачу. Время потеряло свой счёт. Но когда дверь открывается, мне становится страшно. Неужели Хасанов решился меня уничтожить, чтобы сын точно не простил?

Подскакиваю на кровати, готовая отбиваться.

– Кто здесь? Уходите. Не трогайте меня! Слышите? Не надо, – чем ближе ко мне приближается мужская фигура, тем отчаяннее становится голос.

Не позволю.

Меня не слушают. Мужская фигура все ближе. Ему плевать, что еще немного и я сорвусь в истерике, у него другая задача, опорочить меня перед Дамиром. Можно кричать, звать на помощь, никто не придет. Всем в этой семье плевать. Даже Анна Викторовна меня не спасла от своего мухомора. Если бы она победила, то спустилась бы вниз с гордо поднятой головой, но ее не было.

А раз она не справилась, и в комнате посторонний, значит скоро придет Дамир, застанет меня с другим и конец нашей сказке, ведь он горячий, а когда он поверит – это будет конец. Я не смогу ему верить, и он будет помнить, что усомнился. Да, Хасанов набьет мужику морду, защитит, но, если я буду сопротивляться, кричать.

Вот только я ничего не могу. Только плачу. Нет голоса, чтобы спастись. Я устала, мне страшно и больно после сцены в столовой. Может, и к лучшему, если все так обернется. Мне не придется входить в семью с такими жестокими родственниками. Но я не трусиха и не смогу так просто отказаться от счастья.

Нужно бороться. Пусть молчать, но отбиваться, как кошка. Оцепенение бы только снять, что сковало тело из-за липкого страха.

– Мила, малышка. Ты чего? – грузная туча садиться рядом со мной, когда я пытаюсь немного отползти.

Но стоит только знакомому голосу прозвенеть в темноте, знакомому запаху окутать сознание, как кидаюсь на него. Обхватываю руками и плачу. Да, маленькая слабая девчонка, которая хочет, чтобы ее пожалели. Да, я такая. Я хочу, чтобы был рядом большой и сильный, который защитит. Скажет, что все хорошо и он все решит, как только скажу: «Дамир, он меня обидел».

Вот такое простое желание. Забота, защита, любовь. Это все про Хасанова. Поэтому обнимаю его. Трусь мокрой щекой о шею, сама не заметила, как оказываюсь на его коленях. Так удобно быть ближе, так удобнее плакать, так безопаснее.

Мышцы мужчины каменеют. Он понял, что его девочке плохо. Прижимает к себе, гладит, окутывая своей энергетикой и теплом. Понимаю, что хочет рвать и метать, наказать обидчика. Но не может бросить в таком состоянии. Ему важно меня успокоить, и это отдает в груди чем-то новым. Никто и никогда не ставил меня во главе. Никто и никогда до него, и вряд ли будет кто-то после.

Если нас все же разлучат, я не смогу полюбить другого, просто позволять себя любить. Это мерзко, ведь я свое сердце отдала другому. Большому, суровому мужчине, чей взгляд способен воскресить и испепелить.

– Тихо, девочка моя, я рядом. Что случилось? Расскажи мне, – снова гладит по спине, волосам, а я успокаиваюсь от его тихого шепота, который дурманит. – Все будет хорошо. Слышишь? Никому не позволю обижать тебя. Хорошая моя, не плачь.

Всхлипываю уже меньше. Мне легче, ведь он рядом. Меня теперь не тронут. Никто не посмеет. Мой мужчина рядом, остальное неважно.

– Расскажи мне, что случилось? Почему моя малышка умоляет не трогать ее? Почему моя девочка горько плачет и встречает меня так, словно сейчас ее жизни угрожала опасность? Просто скажи мне, что случилось и ничего не бойся, ведь ты моя, остальное не имеет значения.

– Я…

И замолкаю, потому что не знаю, стоит ли говорить об услышанном в кабинете. Мне не страшно поведать о том, что случилось в столовой, хоть и там все было не очень приятно, но там я могу все же перевести все в сторону Амы. Я помню его взгляд на племянницу, помню, как с ним говорила сестра. Они близки, хотя о многом девушка молчит.

Понимаю, у них другие нравы, но я другая, и в следующий раз могу не сдержаться куда сильнее, ведь больше меня не вогнать в ступор словами о муже. Я уже готова к их бестактному поведению.

– Ну, – подталкивает к ответу, мягко поглаживая по щеке костяшками пальцев.

– Я оскорбила твоих родственников, – и пока он не успел ничего сказать, накрываю его губы пальчиками, которые он, к удивлению, целует.

Теряюсь, смотрю на эту картину с выпученными глазами и не верю, что подобное возможно. Я говорю человеку про неуважение, а он меня целует. Уму непостижимо. Но длится ласка недолго. Меня нагло кусают за кончик пальчика, намекая, что пауза затянулась, а потом берет одну руку и целует в центр ладони.

– Продолжай. Мне даже интересно, как это было. Я рад, что у мамы появился бойкий соратник. Не все же ей одной удивлять родню.

– Дамир, это не очень приятная тема, но мне кажется, Аму обижают. Ее подавляют и