За пределами разрыва - Таниша Хедли

Я качаю головой и сажусь на стоящий рядом табурет.

— Они оба были заняты, когда я был ребенком. У отца было несколько предприятий за городом, а у мамы — цветочный магазин на городской площади.

— А где они сейчас?

Я прочистил горло, неловко переместившись на месте.

— Они оба в разных городах.

Она поднимает на меня бровь.

— Вы больше не общаетесь или что?

— Не совсем…они меня не помнят, — она дважды моргнула, — я родился у них очень поздно, и несколько лет назад им обоим поставили диагноз «болезнь Альцгеймера».

— Мне так жаль, — шепчет она, — сколько тебе было лет, когда им поставили диагноз?

— Семнадцать. Я только что присоединился к молодежной команде «Сальтвотерские Шреддеры», когда это случилось, и Габриэль взял меня под свое крыло.

— Это объясняет, почему он так требователен к тебе, — говорит она, опираясь на локти.

— Это также объясняет, почему я так тяжело переношу его разочарование. Он так много сделал для меня, и я чувствую, что в долгу перед ним.

Элиана кивает в знак понимания.

Я встаю и иду к ней, обхватывая ее за талию и упираюсь подбородком в плечо, наблюдая за тем, как она добавляет ингредиенты в миску для смешивания.

— Я никогда не знала, что у «Шреддеров» есть молодежная команда.

Она разбивает яйцо над миской.

— Раньше была, но теперь нет. Габриэль терпеть не может детей.

— А ты?

Она достает из ящика венчик и начинает смешивать все вместе, тесто густеет.

— Я люблю детей, но тренировать их никогда не приходило мне в голову до аварии.

— А после?

Элиана делает паузу.

Я отстраняюсь от нее и занимаюсь сковородками, ставя одну из них на теплую плиту.

— Несколько раз мне приходило в голову, что это запасной вариант, — признаюсь я.

— Я думаю, у тебя бы это замечательно получилось.

— Да? Почему?

— У тебя отлично получается учить меня серфингу. Ты очень терпеливый и внимательный.

Я не ожидал, что ее слова будут так много значить, но мне приятно слышать, что она считает, будто я отлично справляюсь со своей работой.

Моя девочка подходит с миской теста для блинов и протягивает мне, чтобы я держал ее, пока она смазывает сковороду.

— Я полагаю, раз ты никогда не ел домашних панкейков, значит, ты никогда и не переворачивал их?

Ее глаза загораются от волнения.

— Нет, никогда не переворачивал панкейки, — подтверждаю я.

— Тогда сегодня тот самый день, — она наливает тесто на сковороду и протягивает мне лопатку. — Когда увидишь, что оно начинает пузыриться, значит, пора переворачивать.

Мы ждем и смотрим на сковороду, пока на верхней части теста не начнут появляться пузырьки. Я поддеваю лопаточку и подбрасываю ее вверх, уверенный, что панкейк сделает двойное сальто и идеально приземлится на сковороду. Вместо этого он летит к потолку и прилипает.

Оба в шоке смотрим на него, пока Элиана не разражается безудержным смехом. Я опускаю взгляд и наблюдаю, как она сжимает живот, глаза слезятся. Прекрасный звук заполняет комнату, и я завороженно наблюдаю за этим.

Ее радость опьяняет, но больше всего — вызывает зависимость. Я хочу быть причиной того, что она смеется так каждый день. Элиана открывает свои мерцающие глаза, и смех медленно затихает, когда она замечает мое выражение лица. Я притягиваю ее к себе.

— Ты так прекрасна, когда смеешься, ты знаешь об этом? — пробормотал я ей в губы.

— Не знаю, но мне нравится слышать, как ты это говоришь, даже если я в это не верю.

Это признание шокирует меня.

Она не считает себя красивой?

Я хмурюсь и отстраняюсь от нее, открывая рот, чтобы спросить почему, но мне так и не удается спросить, потому что панкейк падает с потолка и приземляется мне на плечо. Элиана снова разражается смехом, и на этот раз я присоединяюсь к ней.

— Это самые лучшие панкейки, которые я когда-либо ел, — мои слова звучат приглушенно, потому что я разговариваю с набитым ртом, не могу оторваться от панкейков Элианы. — Ты можешь научить меня их готовить?

Она смеется.

— Когда-нибудь.

Стон с лестницы привлекает наше внимание: по лестнице спускается Зейл в черных солнцезащитных очках. Он выглядит как дерьмо, слегка сгорбившись, и ковыляет к нам.

— Пожалуйста, кто-нибудь, прекратите этот громкий стук в моей голове.

Он опускает голову на холодную стойку и садится рядом со мной.

— Тебе стоит попробовать панкейки, они волшебные.

Я указываю вилкой на свою тарелку, и он делает отвратительное лицо.

— Если ты не хочешь помогать мне отмыться от рвоты в ближайшем будущем, я предлагаю тебе перестать говорить о еде.

Он зарывается лицом в свои руки как раз в тот момент, когда Коа спускается по лестнице и присоединяется к нам. Он выглядит как дерьмо, но не так плохо, как Зейл.

— Вам повезло, что я умею управлять лодкой, — ворчит он, подходя к кофеварке и готовя свежий кофе, — я бы врезался в причал, если бы слушал подсказки, которые пыталась дать мне Малия.

— Извини, — говорит Малия, спускаясь с лестницы, — если бы не мои указатели, ты бы врезался в причал.

— Это неправда, — возражает Коа.

— Это правда.

Она достает из шкафа кружку и ставит ее рядом с его.

Я перестаю жевать и смотрю на них обоих, мои глаза вот-вот выскочат из глазниц. Элиана подталкивает меня локтем, и когда я смотрю на нее, выражение ее лица повторяет мое.

— Вы двое трахались прошлой ночью? — спрашиваю я, кладя вилку на свою тарелку. — Впервые за год я вижу, чтобы вы двое вели хоть сколько-нибудь цивилизованный разговор.

— Ничего не было, — Малия смотрит на мое плечо, — почему у тебя на рубашке тесто для блинов?

Элиана фыркает рядом со мной.

— Это долгая история, но не думай, что я не заметил, как ты сменила тему.

Я сужаю глаза, смотря на Коа, он делает вид, что читает информацию о питательности кофейных зерен, которые держит в руках, хотя его глаза не двигаются, а на губах играет небольшая улыбка.

— Подождите, это стоны, которые я слышал прошлой ночью, вы двое? — спрашивает Зейл, поднимая голову от своих рук. — Я думал, это они! — указывает на меня и Элиану.

Малия поворачивается к нему лицом.

— Зейл Эванс, как ты смеешь так говорить? — кричит она.

Он вжимает голову в кулаки и стонет.

— Пожалуйста, не кричи. Если это были не вы двое, то это были они.

Он указывает в нашу сторону, и Элиана переминается с ноги на ногу.

— Это были не мы, — говорю я, — мы спали на