Венчание - Галина Дмитриевна Гончарова

А ребенок… так и что? Михайла, чай, не Федор, подождет он немного, зато потом Устинья и благодарна будет, что спасет их обоих Михайла, и щенком ее хорошо держать можно будет. Бабы — они детей своих любят, пригрози, что на воспитание кому отдаст — все сделает, чтобы чадушка не лишиться. Осталось момент угадать, ну так…

Говорите, магистр де Тур?

Корабли вверх по Ладоге поднимутся?

Благодарствую, дальше я и сам все узнаю.

А еще…

Недооценил Михайла силу желания Федькиного, да и как оценить такое-то? Это ж безумие, одержимость, иначе и не назвать! А потом им с Устей нельзя будет в Россе оставаться, надобно будет в другую страну уезжать. А для того и еще кое-чего предпринять надобно.

Подумал Михайла еще немного, да и отправился к иноземцам. И среди них честные люди есть, только мало их. Ничего, он и не такую редкость разыскать может!

* * *

Рудольфус Истерман на Россу смотрел едва ли не с умилением. Вот не думал, не гадал, а соскучился. Действительно — соскучился.

Сам не понял как, а страна эта ему в сердце вросла. Вроде и не такая она, как родной Лемберг, слишком вольная, дикая, сильная, а все ж везде без нее плохо. Приспособиться можно, стерпеть, пережить — любить так уж не получится. Понял Руди, что любит эту страну — и за то ее еще больше возненавидел.

Как так-то⁈ Как ему эти ели и березы в сердце влезли, как снежные поляны ему милы стали? Рыцари морщатся, в плащи теплые кутаются, Руди на палубе стоит, на берега, мимо проплывающие смотрит, радуется. Холод?

Да какой это холод, вот зимой, когда птицы на лету замерзают и падают — то холод.

Еще и магистр с дружком своим… Дэни все же попробовал и Руди глазки построить, магистр его за этим занятием застал, и они вначале шумно ссорились, а потом каждую ночь мирились… днем не могли! А Руди как спать?

Влюбленным-то он не мешал, а вот они ему, своими стонами и признаниями, так очень даже. Ну и обидно было. Данила-то никогда б на такое не согласился, а могли они быть счастливы, почему нет?

Теперь уж не получится. И это было обидно и больно.

Росса…

Вскорости Любаву он увидит, Федора…

Вспомнил их Руди, поморщился, магистр это заметил.

— Выпьешь, Руди?

— С радостью, Леон.

От хорошего вина Руди не отказывался никогда. Да и что ему то вино, привык он пьянствовать…только в этот раз то ли вино было не слишком хорошим, то ли подмешали в него что… сидел он за столом, да и рассказывал магистру о своем, о наболевшем:

— Я в-дь любил е-го… по-наст-ячему!

— А он тебя?

— Н-ет. Даже и не зн-л, что так… я с его сет… сит… с Любкой спал!

— Любкой?

— Щас ц-рица она! А была Любка! Стерва!

Магистр еще вина другу подлил, посочувствовал. С бабами вообще тяжело, капризы их, истерики, склоки… ну их! Без них куда как легче живется, жаль, самим мужикам рожать не получается!

Не просто так он вина подлил, магистр Эваринол о том просил. Проверить на всякий случай, каждому известно, что у трезвого на уме, у пьяного на языке, вот он и подливал Истерману вина с дурманной травкой.

А вдруг?

Приведут их так-то в засаду?

Магистр Истерману доверял, да ведь планы и потом поменяться могут… вот, у боярина Дени… Данилы приступ угрызений совести случился, почему у Истермана не может? Ах, у него совести нет?

А вдруг?

Вот и поил его магистр, но покамест ничего интересного не слышал.

Руди не предавал орден, надеялся стать наместником Ордена в Россе, или… советником… при сыне⁈

Леон даже головой потряс, и подлил другу еще, не переставая расспрашивать.

— Любка… да… с ней спал…

Магистр еще два раза подливал Истерману, прежде, чем выяснились интересные подробности.

Когда Любава вышла замуж за государя, тот был уже немолод. И детей иметь попросту уже не мог. Вообще.

Любава проверила, сестру попросила посмотреть. Все верно, не мог уже зачать Иоанн Иоаннович, супружеский долг — и тот не каждый месяц отдавал, постами отговаривался.

А как быть? Она бесплодна, муж бесплоден, а ритуал только для одного проводится. Любава зачать сможет, а муж ей ребеночка не даст — зря все получится. Негоже так.

Ей ребеночек надобен, и положение упрочить, и трон наследовать… от супруга родить не получится? Ну так от кого другого можно, к примеру, от Истермана. Не удержалась Любава, польстилась на кудри золотые и выправку молодецкую. И не такие перед Руди падали, сраженные красотой его, да языком ловко подвешенным.

Ритуал провели, и затяжелела от него Любава. Понесла, родила… только вот не похож Федор ни на кого. Ни на него, ни на государя, ни на матушку свою… ежели по-честному, Федор похож был на мейра Беккера, с которым некогда Инес связалась, на матушку его достопочтенную, хоть и не было меж ними кровного родства. Только откуда про то было Руди знать?

Он и не задумывался о таком.

Так что у Федора отец вовсе не царь даже, только никто про то не знает…

Послушал Леон, да и решил, что магистру Эваринолу он расскажет, а другим не надобно. И подлил еще Рудольфусу.

Пусть нажрется, да уснет… ну его с такими тайнами!

Хотя чего удивляться?

Все они, бабы, такие! Правильно им магистр не доверяет! Вот! Родить — и то не могут от мужа законного! Как есть — стервы!

До стольного града Ладога кораблям считанные дни идти оставалось…

* * *

Агафья Пантелеевна по палатам царским прошлась, ровно сто лет уж тут жила. Да и чего ей? Чай, и не такие виды видывала!

Первым делом она внучку осмотрела, живота коснулась.

— Кажись, сынок у тебя будет.

Устя расцвела от радости.

— Сын!

А уж Борису-то какое счастье было!

— Правда ли? Бабушка…

Само с языка сорвалось. И то, матушка у Бориса была, а бабушек-дедушек и не знал он толком. Вот и получилось… улыбнулась волхва, материнским жестом государя по голове погладила.

— Чистая правда, внучек. В таких делах не ошибешься, чай, не одну тысячу маленьких перевидала.

Устя кивнула, мол, так и есть. Агафья на детей строго поглядела.

— Вы сейчас о другом подумайте. Устяшу-то я сберегу. А вот что с Аксиньей творится?

— Не знаю я, бабушка,