Путь отмщения - Эрин Боумен

замечаю блеск совсем иной природы — даже не блеск, а сияние. Оно разливается в глубине каньона, примерно в полумиле к югу от того места, где я нахожусь. Я роюсь в вещевом мешке, навьюченном на ослика, и достаю бинокль, забытый Джесси.

Так и есть, это они: «Всадники розы». Семь темных теней сбились вокруг костра. Их было семеро, когда мы забаррикадировались в заброшенном доме возле Солт-Ривер, но одного Роуз застрелил той же ночью, значит, сейчас седьмой — это Джесси. А еще это значит, что человек с ружьем на вершине ущелья не из банды Роуза.

Я сажусь и думаю.

Сейчас не выйдет к ним подкрасться — слишком светло. Но я не настолько тупая, чтобы соваться в лагерь к бандитам ночью и угодить прямиком в засаду. А вот они, возможно, и вправду настолько тупы, что ждут от меня именно этого. Даже если не принимать в расчет невозможность маневра, дневника у меня все равно нет. Хотя можно притвориться, что он у меня.

Да еще тот блик на гребне ущелья…

Я смотрю наверх и, поискав взглядом, через пару секунд снова нахожу его, но даже в бинокль не могу разглядеть, кто там прячется.

Однако это наводит меня на мысль.

Роуз, конечно, не идиот и не верит в рассказы о призрачном стрелке, но я ведь путешествовала с индейской девчонкой-проводником. Уэйлан не знает, что она уехала. По его мнению, она по-прежнему мне помогает. А возможно, не только она, но и другие апачи.

Завтра я могу прийти в лагерь бандитов среди бела дня с гордо поднятой головой и притвориться, что дневник у меня. А потом, прежде чем заключить сделку, я изменю условия: жизнь Джесси в обмен на безопасность Роуза и его бандитов. Если Уэйлан отдаст мне Джесси, я велю своему проводнику не стрелять.

Это может сработать.

Должно сработать.

* * *

Примерно в четверти мили от их лагеря я останавливаюсь на ночлег. Ближе не рискую подойти, иначе бандиты меня услышат.

Костер тоже не развожу — так меня заметят еще быстрее.

Я жую черствую лепешку и запиваю остатками воды из фляги. Нужно будет набрать еще, но это может подождать до того времени, когда я вызволю Джесси. Лил упоминала ручей. Да и позади меня в долине, откуда я пришла, тоже наверняка есть вода, или там ничего не росло бы. Но ползать сейчас в темноте в поисках воды нет смысла — напрасная трата сил, которые наутро мне понадобятся вместе с ясной головой. И потом, у меня едва зажила растянутая лодыжка, и я не хочу снова оступиться и подвернуть ногу.

При свете луны я чищу оружие. Я умею разбирать и собирать его на ощупь, особенно винчестер — из него я и выстрелить могла бы с закрытыми глазами, не то что перезарядить.

Крепко держа ствол, я думаю о па и своем восьмом дне рождения: тогда отец подарил мне ружье и настоял на том, чтобы я сразу же начала учиться стрелять. Когда я спросила зачем, он ответил:

— Я не вечно буду рядом, Кэти. Нужно уметь самой о себе позаботиться.

— Но больную лошадь можно пристрелить в упор, — спорила я. — А курицу на обед зарубить топором. Зачем мне сбивать бутылки с забора на другом конце фермы?

Па щелкнул меня по носу и сказал:

— Есть хорошие люди, но есть и плохие. Большинство людей хорошие. У них добрые намерения, и они готовы прийти на помощь, если ты в беде. Я правда в это верю. Но может настать такой день, когда тебе потребуется помощь, а вокруг будут одни плохие люди. — Он заглянул мне в глаза. — И в этом случае остается надеяться только на себя. Поэтому ты должна уметь стрелять из ружья без промаха. Ты слышишь меня?

Раньше я ни разу не видела на лице па такого холодного выражения. Помню, тогда я впервые задумалась, не жалеет ли он о том, что я девочка. Может быть, он хотел сына?

— Покажи мне, — попросила я, протягивая руку за ружьем.

Па отдал мне винчестер, улыбнулся и сказал:

— Умница дочка.

Закончив чистить ружье и револьвер, я проверяю, чтобы оба были полностью заряжены.

«Ружье длинное, оно требует места для маневра».

Я еще раз убеждаюсь, что револьвер заряжен, а все ячейки в патронташе набиты патронами. Завтра мне придется целиться мгновенно и ловко управляться со стволом, а еще мне потребуется вся моя удача, чтобы опередить такого стрелка, как Уэйлан Роуз.

«Надо стрелять быстрее быстрого, молниеносно, лучше всех».

Я засыпаю, но сплю плохо. Каждый шорох в ночи таит опасность. Каждый миг может стать последним.

Едва я успеваю смежить веки, как уже встает солнце.

Глава двадцать вторая

Когда я подхожу к лагерю бандитов, кровь во мне бурлит. Пальцы вытанцовывают дробь возле кобуры. Сердце колотится как сумасшедшее.

Роуз замечает меня первым. Он резко вскидывает голову, не вставая с места, и губы у него растягиваются в усмешке.

— Томпкинс.

Моя настоящая фамилия звучит как удар хлыста.

Уэйлан медленно встает, обходит костер и идет ко мне, пока между нами не остается какая-то сотня шагов.

У него за спиной вскакивают остальные бандиты, хватаясь за рукояти револьверов. Тот, что был у Агуа-Фриа, в кожаной куртке с бахромой, поднимает Джесси, дернув за веревку. Нет, за петлю: она крепко затянута у Джесси под подбородком.

Джесси едва взглядывает на меня, но не из-за стыда или сожалений. Он раздавлен отчаянием и чувством вины. Я знаю это так же точно, как если бы Джесси сам мне сказал. Он видел, как бандиты повесили Билла, как угас огонь жизни в глазах брата.

— С ума сойти, — говорит Кожаный. — Она все-таки явилась.

— Конечно, явилась, — говорит Роуз.

— Даже без дневника.

— Дневник у меня, — возражаю я.

— Этот? — спрашивает Роуз, доставая из внутреннего кармана сюртука знакомую тетрадку, и внутри у меня все холодеет. Дневник у него. И был у него все это время.

Кожаный заходится отрывистым, лающим смехом. К нему присоединяются остальные бандиты.

— Мне нужен Джесси, — сурово говорю я, глядя Роузу прямо в льдисто-голубые глаза.

Он криво усмехается.

— Хочешь, чтобы мы отпустили парня на свободу и он не разделил участь твоего милого старого па, — милости прошу, можешь занять его место.

Я не вижу в этом никакого смысла. Уэйлан получил желаемое: дневник, готовый маршрут к золоту. На черта я ему сдалась? Кожаный смотрит на меня голодным похотливым взглядом, вызывающе облизывая губы.