Обольщение - Лера Виннер

Я вскинула на него удивлённый взгляд, а Монтейн взял с тарелки горбушку, посмотрел на неё и опустил руку, как если бы откусить у него уже не хватило сил.

— Не только в несчастной любви было дело. Такое в юности случается со многими. Она стала чужой женой, и я уехал, чтобы не мозолить ей глаза и не навевать ненужных воспоминаний, потому что объективно я ни в чём не был ему ровней. Желание уничтожить его пришло потом, — он прислонился затылком к стене, чтобы смотреть мне в лицо продолжая. — У Кернов не просто так дурная слава. На этой фамилии много грехов. Мне не хватило ни ума, ни опыта, чтобы узнать подробности до того, как Дета за него вышла. А потом стало поздно. И она, и герцогиня Анна умерли, зачав от него детей. Он знал, что это рискованно, но всё равно продолжал пытаться. Очевидно, надеялся, что повезёт.

Поймав себя на том, что с каждым его словом мне всё больше хочется сжаться комок, я заставила себя расправить плечи.

— Но мальчик?.. Ханна сказала, что на неё оставили троих детей.

Вильгельм кивнул и провёл ладонью по волосам, убирая рассыпавшиеся пряди с лица.

— Мирабелла стала для них спасением. Никто не знает, почему именно она, но из всех жён Удо только она уцелела. А их проблемы прекратились, — он вдруг улыбнулся уголками губ, как будто воспоминание об этой женщине доставило ему настоящее удовольствие. — Она душа этого дома. Последнее слово всегда за ней, даже если оно умело вложено в уста одного из герцогов. Тебе она понравится.

От нереальности происходящего, от его непонятного мне спокойствия и, должно быть, немножко от голода голова начала кружиться, и я растёрла лицо ладонями.

— Я всё равно не понимаю, в чём ты винишь себя. Ты не мог знать тогда. Никто не знал, если граф Лэйн отдал за него дочь…

— Я мог её увезти, — Монтейн пожал плечами, и теперь его невозмутимость показалась мне особенно жуткой, как у обречённого. — Я не сделал этого, потому что был нищ, как церковная мышь. А думать следовало о том, как спасти её от этого брака.

«А так ли она не желала его, как ты полагал?», — я не имела права спрашивать о подобном, хотя вопрос так и рвался с языка.

Если он так сильно её любил…

— Что ты мог, сколько тебе было?..

— Даже если бы она возненавидела меня потом, то хотя бы осталась бы жива, — он продолжил резче, чем можно, как будто продолжил давний спор с самим собой.

Я хмыкнула и сцепила пальцы в замок, невольно умиляясь такой его наивности.

— И что потом? Как бы вы жили? — свой приглушённый голос я услышала, как чужой.

Монтейн, судя по всему, снова пожал плечами — я не видела, потому, что продолжала разглядывал свои руки.

— Как все. Твоя мать ведь сбежала с твоим отцом.

Я подняла глаза, надеясь, что смотрю на него не с тоской и не с ужасом.

— Да. И я видела её руки. Слышала, как она плакала по ночам, хотя так много времени прошло. Графская дочка, привыкшая жить в богатстве… Не каждая такое выдержит. Мать тоже не выдержала. Если бы граф не отрёкся от меня, она бы к нему вернулась, — я сделала глубокий вдох, чтобы сказать то, чего говорить тоже не следовало. — Если бы он был согласен принять её обратно без меня, она бы поехала. Но он не захотел. А ты запомнил свою Одетту влюблённой в тебя. А не ненавидящей за то, как ей пришлось жить.

Барон немного сменил позу, склонил голову набок, рассматривая меня со смесью удивления и… признательности?

— У тебя так и не повернётся язык сказать, что если бы она выжила тогда, сегодня ты была бы мертва?

Я вздрогнула и опустила глаза снова, потому что именно эти преступные слова стояли комом у меня в горле.

Либо Одетта Лэйн тогда.

Либо я теперь.

— Я вовсе не это…

Вильгельм подался вперёд и взял меня за подбородок, вынуждая поднять лицо и посмотреть на него.

— Я не такой дурак, Мелли. Я уже думал об этом. Если бы Дета осталась жива, сейчас я так или иначе, но был бы очень далеко отсюда.

Задержав дыхание, я тонула в его глазах, и сама не заметила, как накрыла его запястье ладонью.

— Уил, я…

— Как ты думаешь, — казалось, он даже не заметил, что меня перебил. — Можно ли забыть лицо человека, которого любишь по-настоящему? Или оно навсегда врезается в память, сколько бы лет ни прошло?

Ответа на этот вопрос я не знала.

Мне оставалось только встать с подоконника и отодвинуть тарелку, чтобы вовсе не опрокинуть её на пол. Положить руки Монтейну на плечи и поцеловать его первой — неловко, но искренне, размыкая губами его губы.

Его руки тут же сжались на моей талии так крепко, словно он только этого и ждал, но не смел надеяться.

Он не пытался оттолкнуть меня, но и не делал ничего в ответ.

Точно так же, как я не настаивала на том, чтобы он рассказал мне всю болезненную для себя правду, он не требовал от меня продолжения. Давал мне время на то, чтобы передумать, отступить, взглянуть на все известные мне факты иначе.

Вместо этого я легонько, чтобы не оставить синяков, прикусила его подбородок и, постепенно смелея, скользнула губами по шее вниз, до распущенного ворота рубашки.

Пусть о плотской любви между мужчиной и женщиной я и знала преимущественно по чужим отрывочным рассказам, кое-какие представления о ней у меня всё же имелись.

В те времена, когда мы с Эрваном почти дружили, и он надеялся на мою взаимность, он много рассказывал о том, что успел попробовать в городе.

Слушая его, я сгорала от стыда и просила прекратить, а потом старательно забывала всё рассказанное им, но кое-что в моей памяти всё-таки оседало.

Например, о том, как в его голове стреляли молнии, а перед глазами сверкали все звёзды мира, когда женщина, которой он заплатил, опустилась перед ним на колени и ласкала его член губами.

Тогда мне показалось это отвратительным, невозможным, странным, а так, кто оказалась согласна на подобное за деньги — падшей и грязной.

Теперь же отчего-то стало любопытно, насколько близко к истине было то, о чём говорил Эрван. В действительности ощущения, которые он испытал, были настолько яркими, незабываемыми?

Правда