Бессердечный любовник - Фейт Саммерс

была больше всего похожа на нее. Их никогда не должны были продавать. — Я вижу, что он задается вопросом, куда делись все мои деньги, которые оставила моя бабушка, поэтому я не оставляю его в неизвестности. — Мой отчим забрал практически все, что оставила моя бабушка моей семье. Единственное, что он не мог взять, это то, о чем он не знал. Например, коттедж в Сан-Бернардино. Мой двоюродный дедушка пользовался этим коттеджем до самой смерти. У него не было семьи, поэтому он достался нам, и Скарлетт использовала его как убежище.

— Почему ты перестала сниматься?

Это еще один сложный вопрос, который возвращает меня к причинам, по которым я больше не могла играть.

Короткий ответ — Тед.

Творческие люди работают с эмоциями. Наша работа связана с нашими эмоциями, и иногда это хорошо, потому что из вас может выйти лучшее. Но это не работает, если вы сломлены и единственное, что вы чувствуете, это потеря. Это другой тип эмоций, который высасывает жизнь из вашей души.

— Мне пришлось, — решаю я сказать.

— Почему? Твоя сестра все равно это сделала, почему ты этого не сделал?

Когда его взгляд приковывает мой, я вспоминаю тот последний раз, когда я стояла на сцене. Мне было пятнадцать лет, и я играла в местной театральной постановке Унесенные ветром. Я была Скарлетт О'Хара. Это была моя первая взрослая роль, и я получила ее благодаря своему необработанному таланту. Когда дело касалось Вивьен Ли, никто не мог меня превзойти.

В последний вечер мама привела Теда ко мне, и я пожалела, что она это сделала. Это был первый раз, когда она привела его в мой мир, который я хранила как святыню. Он осквернил его одним своим присутствием.

Та ночь, когда мы вернулись домой, была самой худшей. Он заставил меня надеть мой костюм, и его нападки на мое тело включали в себя рассказы о том, как сильно его заводит моя игра в пьесе, и он не мог дождаться, когда вернется домой, чтобы трахнуть меня.

Это был последний раз, когда я играла в чем-либо, и мой последний спектакль. Я никогда не могла полностью рассказать о том, что со мной произошло. Ближе всего к этому я подошла, когда рассказала об этом отцу, и он заставил меня почувствовать себя шлюхой.

— Я просто не могла больше этого делать, — говорю я ему и вздыхаю. — Думаю, я ответила больше, чем на три вопроса.

— Так и есть и хочешь задать мне еще два вопроса.

Я тщательно обдумываю эти вопросы и выбираю один простой и один, на который он, возможно, не ответит.

— Сколько тебе лет?

Он приподнимает бровь. — Тридцать один.

— Ты не выглядишь на свои тридцать.

— Нет?

— Нет.

— Последний вопрос, Куколка.

Я вздыхаю. — Что-то случилось с Робертом?

— Это не личный вопрос, милая. Ты уверена, что хочешь спросить меня об этом?

— Да. Это личное, потому что похоже, что ты пришел сюда выпить в одиночестве. Это обычно никогда не бывает хорошо.

Он на мгновение опускает голову и смотрит на живописный вид городских огней. Когда он снова смотрит на меня, он расслабляет плечи и смотрит на меня с неуверенностью.

— Кое-что случилось. Нехорошее, но я с этим разберусь.

Я тут же задаюсь вопросом, знает ли Роберт, что я жива, и мои нервы напрягаются.

— Роберт знает, что я жива?

— Нет, я не думаю, что он знает. — Он изучает беспокойство, которое, вероятно, заметно на моем лице. — Не волнуйся, ты узнаешь, когда он узнает правду.

— Это потому, что ты мне скажешь? Или потому, что ты будешь использовать меня как приманку, чтобы заманить его? — Я выдерживаю его взгляд и стараюсь не показывать, как сильно я волнуюсь, что он сделает последнее.

Задумчивый взгляд его глаз заставляет мое сердце биться быстрее.

Неужели он действительно использует меня как приманку?

Я не знаю его достаточно хорошо, и мои инстинкты говорят мне, что я не должна пытаться узнать его. В глубине души я просто надеюсь, что он будет другим и не будет просто использовать меня, потому что моя сила угасает. Та внутренняя сила, которая у меня была, покидает меня, и Бог знает, какой я буду, когда похороню свою сестру. Вот тогда суровая правда действительно усвоится.

— Я не позволю ему добраться до тебя, Саммер, — отвечает Эрик, и узел напряжения, скручивающий мой живот, ослабевает.

Убежденность в его тоне удивляет меня. Он звучит так, будто это обещание или клятва. Это не похоже на то, когда я впервые сюда попала. Тогда я бы поставил свой последний цент, что он продаст меня Роберту при первой же возможности, чтобы получить шанс убить его.

— Разве нет?

— Нет.

Когда его глаза темнеют, мне снова приходит вопрос, что сделал с ним Роберт. Ярость, зреющая в глубине его бурного взгляда, несомненна, и моя душа дрожит от страха.

— Что он с тобой сделал, Эрик?

Мрачная улыбка кривит его губы, но глаза остаются прежними.

— Время вопросов окончено, Куколка, — заявляет он, отсекая все мои дальнейшие вопросы о Роберте. — И я был настолько любезен, что ответил на большее количество вопросов, чем рассчитывал. Думаю, пришло время заняться чем-то более интересным, не так ли?

— Как что? — Я уже знаю, что напрашиваюсь на неприятности с таким вопросом, но все равно задаю его. Лучше знать, что собирается сделать твой хищник, чем позволить ему обмануть тебя своими играми и заманить тебя в ловушку.

Он гасит сигару и смотрит на меня, на этот раз с тем тлеющим желанием, которое пожирает меня изнутри. То же самое желание, которое заставляет меня жаждать его вопреки себе. Он снова поднимает бутылку, и я делаю еще один глоток.

Его взгляд, неотразимая аура, исходящая от него, и алкогольный дурман, будоражащий мой мозг, — все это завлекает меня в то, что, как я знаю, произойдет дальше.

Он тянется к краю моего топа и тянет его вниз так далеко, что мои груди почти вываливаются наружу. — Я хочу снять это, чтобы я мог сосать твои сиськи.

Когда я поднимаю верхнюю часть над головой и он смотрит на меня, я уже не чувствую себя той женщиной, которой была несколько ночей назад.

Я чувствую себя женщиной, которая хочет его. Которая хочет, чтобы он помог ей уйти от реальности.

— Бля, идеально, — говорит он, берет вино и выливает его мне на голову.

Он улыбается, когда прохладная жидкость стекает по моей груди, и наклоняется, чтобы слизать ее.

— Я хочу попробовать тебя на вкус — бормочет он. — Иди