Южная пустошь 7 - Алёна Цветкова

— Наконец-то! Я так долго этого ждала! — И, взглянув на меня, добавила, — будь готова.

Я кивнула. На душе скреблись кошки. Я чуяла большую беду, но не знала, как ее предотвратить.

— Кстати, — уходя, Ягурда обернулась, — напиши детям прощальные письма. На всякий случай. Я ведь предупреждала, что для тебя все может закончится плохо.

Я опустила глаза, соглашаясь. Письма давно были написаны. Я изложила все свои мучительные мысли на бумаге, надеясь, что если не я, то мои дети найдут выход их безвыходной ситуации, в которой о казались все мы.

Написала я не только детям. Написала я всем, кому было что сказать: Жерену, герцогу Форенту и герцогине Форент, Тайке и Южину, Алису, маленькому Эдоарду… В его письмо я вложила документы на усыновление, признавая малыша младшим принцем Южной Грилории. И Гирему, который был рядом всю мою жизнь, поддерживая и помогая в самые трудные минуты. Да, он много раз отступался, уходил, оставляя меня одну, но чем больше я думала об этом, тем сильнее понимала, что уходил он только тогда, когда я сама хотела, чтобы он ушел. Только тогда, когда я сама выбрала бы не его… И уходя он лишал меня возможности выбирать, как будто бы понимал: пока я не сделал выбор сама, у нас еще есть шанс.

После ухода Ягурды, навалилась мучительная и тревожная бессонница. Я бегала из одного угла камеры в другой. И вроде бы я была готова к предстоящему ритуалу, но в то же время страх накатил на меня душной волной, лишая покоя. Наверное, поэтому я не смогла испугаться еще больше, когда тьма внезапно обняла меня и произнесла голосом Гирема:

— Елька, я забираю тебя отсюда. Ты не останешься здесь ни на миг… Что это, вообще, за блажь такая, добровольно сидеть в тюрьме⁈

Глава 21

— Гирем, — выдохнула я, — как ты оказался здесь?

— Как-как… — В его голосе звучало раздражение. Не на меня, а на то место, в котором мы находились. — Когда Хурра рассказала мне, я решил немедленно вернуться и вытащить тебя отсюда. Пусть даже силой… Елька! Это же тюрьма! Какого ты здесь делаешь⁈

— Это самое спокойное место во всей крепости, — улыбнулась я. Очень рада была его видеть. Потому что, — Знаешь, я многое поняла, пока сидела здесь…

— Не удивительно, — проворчал он, поднял меня на руки и, пинком распахнув решетчатую дверь, вынес меня из клетки. — В тюрьме всегда думается хорошо. Все самые авантюрные кражи я продумал именно в тюрьме… но, Елька…

— Подожди, — я прикрыла ему рот ладошкой. — Дай мне договорить… Я так много думала. О себе, о тебе… о нас…

— Ты меня пугаешь, — хмыкнул он, легко поднимаясь по лестнице.

— Я сама себя пугаю, — улыбнулась. — но я поняла, что, несмотря на все наши с тобой взаимные обиды и разногласия, ты единственный, кто всегда был рядом.

— А как же Дишлан? — Я не видела, но точно знала, как дернулась его бровь над правым глазом. Он всегда так делал, когда вопрос был с подвохом…

— Дишлан был хорошим человеком, и память о нем всегда останется в моем сердце, но, — я вздохнула, — чувства к нему не совсем мои… Его любила Великая Мать. А я чувствовала только отголоски этой любви. Очень сильной любви… Такой, которой могут любить только Боги.

— А Агор? — в этот раз бровь осталась на месте. А в голосе Гирема появился крохотный отблеск надежды. Как будто бы он понял, к чему я веду этот разговор…

— А Агор, — я тяжело вздохнула, — а Агор выбрал не меня… Да, и я выбрала не его.

— Ты говорила, что любишь его…

— Люблю, — не стала врать я, — но свою страну я люблю больше. Свою семью я люблю больше. И, — я запнулась, но договорила, — тебя я люблю больше… Знаешь, — торопливо добавила я, боясь, что он что-то ответит раньше, чем я правильно донесу до него свою мысль, — если бы не наше прошлое, которое навсегда осталось в памяти, не наши ошибки, которые невозможно исправить, не обиды, которые мы не смогли простить, то мы с тобой могли бы быть счастливы… Вместе…

Гирем ответил не сразу. Мы уже поднялись их подвала, и теперь он нес меня по коридору, направляясь в покои, которые мы занимали раньше. А когда заговорил, его голосу звучал глухо, с едва скрываемым напряжением:

— Я все забыл, Ель… Исправил, все, что смог… И давно простил…

— Ты, да… А я…

— Зачем ты говоришь мне это? — перебил он, резко останавливаясь. Поставил меня на пол. Не отпустил, слегка придерживая за талию. — Ты же знаешь, твои слова причиняют мне боль. Если бы я мог вернуться в прошлое… Но этого не могут даже Боги!

— Не могут, — я схватила его за руку. Мы стояли в темноте коридора, но еще никогда в жизни я не видела все так ясно, как сейчас. — Никто не может исправить прошлое, но изменить будущее в наших силах… Гирем… Я много думала, и поняла… что тоже простила тебя… Давно. Просто не могла признаться самой себе. Из упрямства.

Он вздрогнул. Судорожно выдохнул. Как будто бы не верил тому, что слышал. И я повторила:

— Я простила тебя, Гирем. И прости, что не сказала тебе этого раньше, но ты лучшее, что было в моей жизни… И, надеюсь, есть… Не считая детей, конечно, — добавила я.

— Елька, — выдохнула он. Медленно, вытягивая из меня душу ожиданием, обнял. Склонился близко-близко и прошептал, обжигая губы, — ты уверена в том, что говоришь… Если я, — он запнулся, и добавил, сглотнув, — не уверен, что смогу остановиться, если ты передумаешь…

— Не передумаю, — выдохнула я. Но прежде чем он коснулся моих губ, спросила, то, что должна была спросить первым делом, но забыла. — Погоди! А почему ты здесь⁈ Ты же должен быть совсем в другом месте!

Гирем застонал, выпустил меня из объятий и шепотом выругался.

— Ну, да, как я мог забыть, что моя Елька всегда сначала говорит о делах… Давай дойдем до твоих покоев. Здесь нас могут услышать те, кто не должен…

— До твоих, — качнула я головой.