Лорд зверей - Джульетта Кросс

это призрачные-фейри, многие из них владеют огнём, как король Голлайя. Теневые и звериные демоны — сами знаете кто. Земных же фейри сын Викса, Дагдал, проклял и изгнал из мира живых.

Я шла всё глубже, перешагнула особенно корявый корень, торчащий из земли, и подумала о своём даре сиренскин. Он позволяет мне соблазнить врага — и уничтожить. По всем признакам мне бы стоило быть тёмной фейри. Но я — нет. Меня поцеловали редкой магией — столь редкой, что ни у кого из моих её нет; она известна лишь по книгам учёных. И то — книги ошибались: мой дар не только убивает, он ещё и дарит наслаждение. Я думала о богине Немии, покровительнице морей: зачем она дала мне такой дар?

Зачем — и чему я предназначена?

В тот миг, когда я спрашивала себя об этом, пульс магии согрел мне кровь. Будто сама Немия заговорила во мне, велела призвать силу, чтобы показать, для чего я рождена.

Чем ближе к центру Вайкенского леса, тем темнее становилось. Ни одно животное не издавало звука — будто всё живое бежало отсюда. Я поняла, почему наяды и дриады оставили эти места. Это проклятый лес — и причины я могла не гадать. Само присутствие гримлоков отравляет воздух. Я не видела и не слышала их, но чувствовала мерзость на каждом порыве ветра. Если их здесь нет сейчас — значит, они близко.

По наитию я начала напевать старую балладу. Бабушка пела мне её, когда мы с ней загорали на берегу Немианского моря. Она была единственным светом в моей жизни — рядом с Дрэйдином, — но умерла, когда я была совсем мала. Я помню немногое — её мягкую улыбку, ласковые руки и эту песню, что она пела мне и сёстрам на белом песке; и всё же казалось, что пела она её только мне.

«Глубины моря шепчут, манят к себе,

Зовут назад — к Немии, владычице и госпоже».

Порыв ветра загремел голыми ветвями, когда я вышла на поляну. Редвир сказал: раз я здесь — уже почти пришла. Надо лишь идти дальше по вытоптанной тропе — звериной, что опустела, когда зверьё бежало из этих гнусных чащ. Она выведет к старому дубу.

Я пела дальше, чувствуя, как кожа уже начала светиться — пробуждалась сиренскин-сила, может, и от мелодии, и от близости опасности.

«Волны зовут домой, из чужих берегов,

Поют печальный напев — детям, ушедшим вдаль».

Я шла по тропе, густо присыпанной опавшим магвортом; его тёмно-пурпурные листья чернили землю. Повернув, я вышла на ещё одну поляну — шире прежней. И ахнула.

Старый чёрный дуб был чудовищем. Толстые ветви — шириной в трёх зверо-фейри — выгибались в стороны и опускались к земле, как паучьи ноги. Некоторые были столь тяжелы и могучи, что уходили в почву, а потом снова, вынырнув, тянулись к небу. Ствол — громадный, шишковатый, толще дома, что Тайлок построил со своей семьёй.

Ни одно дерево не росло рядом. Потому и получалась поляна: он заставил остальных отступить; скорее всего, его корни — и над землёй, и глубоко под нею — высосали все соки на широком круге.

Но мороз пробежал у меня по спине не от этого. А от неестественных чёрных нитей, тянущихся паутиной из середины ствола — сочащихся из круглого уплотнения. Жгуты оплетали каждую ветвь, как удавки, медленно душа старое дерево.

Я подошла ближе к сердцу нароста — там, где темнота была гуще, — и почувствовала мерцание чёрной магии. Меня передёрнуло.

Я не видела ни Редвира, ни четверых других — где-то неподалёку они уже заняли круг вокруг дерева. Но я знала: они здесь. А вот другое присутствие кольнуло кожу, подняло по ней мурашки.

Заставив себя оставаться спокойной, я прошлась полукругом перед дубом, продолжая песню так, словно мне нечего бояться.

«Госпожа глубин велит скалд-фейри блюсти

Все клятвы и обеты — иначе познают её гнев».

Движение на краю зрения привлекло внимание справа. Я всмотрелась в тёмный кустарник — и увидела две красные точки глаз. Они смотрели на меня, не мигая. Сердце пустилось вскачь, но я сохранила ленивую походку, мерно петляя перед деревом. Пока я тянула песню, призывая сиренскин, моё сияние уже било в полную силу. Я не смотрела вниз, но знала: мои знаки светились на коже тончайшими узорами молочно-белого. Ровный гул силы согревал меня изнутри. Я подошла к последним строкам — тем, что бабушка пела только мне, когда сёстры и брат уже разбредались, заскучав от её «глупых песен».

«Есть у вашего рода сокровище одно:

Века ищете — да не находите.

Когда прибудет к вашим берегам — знайте:

Она свет и тьма, сплетённые воедино».

Я остановилась. Гримлок вышел дальше, в самую середину поляны. Он выглядел сильнее и страшнее тех, что нападали на нас. И больше того — от него тянуло тяжестью так, что у меня перехватило дыхание.

«Её дар сиренскин спасёт ваш род,

Лишь не унизьте её грязной ложью…» — голос вибрировал магией. — «Иначе начнутся ваши тёмные века.»

Бабушка всегда плакала на этих строках; теперь я понимала — у неё было прозрение. Она не просто развлекала одинокую внучку, чужую среди своих. Она предупреждала: однажды меня вынудят отвернуться от «своих», и я стану защищать тех фейри, что и есть мои.

Дыша ровно, я наблюдала, как тварь выходит на поляну. Мрак, тянущийся за ним, густо наполнял пространство.

Он был выше других, с красными глазами, полными расчёта. Как и прочие, слепок из фейри: длинные дриадьи уши, вместо волос — спутанные ветки и наросты грибов, шесть чёрных рогов. Кожа серо-зелёная, ближе к зелени, чешуйчатая, как у змеи. Пальцы — вдвое длиннее обычных, сухие, костлявые, с игольчатыми чёрными когтями.

На нём не было ничего. На тех, кто нападал, тоже, но тогда я видела только крылья, когти и зубы, уносящие детей. Теперь заметила: ростом он не уступал Редвиру, только куда тоще. Редвир полагал, что они «устроены» иначе, чем прочие фейри, — скорее чудовища, чем мыжчины. Ошибся: грудь широкая, крылья — как у лунного фейри, высокие, широкие, радужно-чёрные. И между ног — тяжёлый, длинный член.

— Что ты здесь делаешь, женщина-фейри? — голос звучал на удивление мелодично, хотя от него исходила тёмная сила.

Неужто сам хозяин, что пожирает светлых ради мощи?

Сердце стукнуло в горло. Я не рассчитывала, что придётся очаровывать его.

— Я ищу друзей, — ответила уклончиво. Рано говорить, чего хочу на самом деле. Он уже был зацеплен, но не до конца