Последние стражи - Ольга Олеговна Пашнина

Олив попыталась было приблизиться, но Дар ее отстранил.

– Ты же знаешь, что я не люблю, когда смотрят, как я работаю.

– А я не люблю, когда мне наставляют рога!

– Это просто рисунок.

– Это не просто рисунок! Это арахна, которую Аида Даркблум притащила из недр ада!

– Я сам решаю, что мне рисовать. Олив, пожалуйста, дай мне побыть одному. Я хочу поработать.

– А я хочу выбраться из этого дерьма! – рявкнула она. – Сколько мне еще упрашивать тебя уйти из Мортрума?! Дар! Я не хочу тонуть с Аидой и ее шавками!

– Придержи язык, это моя семья!

– Твоя семья идет ко дну! Я, знаешь ли, не на это рассчитывала, вытирая тебе сопли, текущие по твоей мразотной сестричке!

Контраст между Олив и Шарлоттой – пусть и нарисованной – его поразил. Та, кого он считал своей возлюбленной, застыла в дверях мастерской. Пальцы впились в косяк, ногти оставили белые полосы на краске. Глаза – широкие, горящие – были прикованы к мольберту.

Но вот что забавно: Олив сейчас казалась ему чудовищно уродливой, арахна – прекрасной.

– Так ты была со мной ради этого? Чтобы спасти себя?

– А что мне было делать, если Виктор меня кинул? Он клялся, что я вернусь вместе со всеми, что получу бессмертие, если сделаю все, о чем они просят.

– И что же это?

Олив пожала плечами.

– Открою вашей обожаемой Аиде глаза на ее новую семью. Они думали, что, наказывая ее за ненависть ко мне, приведут к мысли о несправедливости системы Вельзевула. И добьются преданности Лилит. И что? Я выполнила свою часть сделки. А они просто обо мне забыли! Да, Дар, я хочу отсюда выбраться. И надеялась, что и ты захочешь. Но вместо этого ты… вы все помешаны на Аиде! Она – лживая, лицемерная, заносчивая сука, а вы не видите никого, кроме нее! Но правда в том, дорогой, что ей на всех вас плевать. Вашему миру мертвых остается совсем немного, а она даже не пытается вас спасти!

– Олив, не говори того, о чем пожалеешь!

– Не говорить?! Что ж, говорить не буду, дам понять по-другому!

Стремительным движением, в котором Дару почудилось что-то жуткое, неестественное, Олив схватила ближайшую банку – с разбавителем. И плеснула прямо на холст. В нос ударил едкий запах, на рубашке расплылось пятно. Прямо на глазах Дара чернила пошли черными пузырями. Арахна словно корчилась от невыносимой боли, хотя он и знал, что это лишь иллюзия.

– Ты с ума сошла?! – Он повернулся к Олив. – Никогда не смей больше так делать!

– А то что? Нарисуешь меня черным карандашиком на черном фоне?

Она издевательски рассмеялась.

– Давай уже будем друг с другом честны: ты не нужен ни матери, которая даже не вспомнила о тебе, уводя свою свиту в дивный новый мир. Ни отцу, который, кстати, почти здоров. Ни братьям, которые заняты своими проблемами. Ни Аиде, для которой ты бесполезен. Так что? Что ты сделаешь? Заплачешь?

Он не дал ей договорить.

Резким движением он схватил ее за руку – пальцы впились в запястье, как клешни. Олив вскрикнула, попыталась вырваться, но он уже тащил ее к огромному холсту, стоящему в углу мастерской. На нем был лишь набросок – темные, хаотичные штрихи, иронично похожие как раз на этот ее «черный фон».

Дар еще никогда не испытывал такой ярости. Как будто едкая жидкость прожигала не только холст с нарисованной арахной, но и его самого изнутри.

– Хочешь в новый мир? – рыкнул Дар. – Добро пожаловать!

Он толкнул ее вперед – прямо в холст.

Бумага обхватила ее, как паутина, втягивая внутрь. Краски ожили, поползли по коже Олив. Она пыталась кричать, но крик застрял в горле – губы слипались, превращаясь в мазок алой краски.

Еще миг – и об Олив Меннинг напоминал лишь ее образ на холсте.

Дар отшатнулся. Ее взгляд преследовал его, кричал, обвиняя и умоляя. До этого момента он не знал, что подобная магия вообще может существовать. И вряд ли до конца понимал, как именно сделал с ней это.

Не в силах выносить полный бессильной ярости взгляд, он схватился за кисть и обмакнул ее в черную краску. Первым делом он провел по ее глазам. А потом лихорадочными торопливыми движениями принялся за остальное, работая кистью до тех пор, пока холст не превратился в клочок абсолютно черной материи. Такой глубокой, что казалось, будто холст поглощает весь падающий на него свет.

Повинуясь интуиции, Дар смешал еще несколько красок. Белую – для россыпи звезд. Серую – для бескрайней каменной мертвой пустыни с острыми скалами, тянущимися к черному небу.

И посреди этого безжизненного пейзажа – она.

Арахна.

А над ней – вселенная, которую он никогда не видел, но которую так часто представлял: туманности, спирали галактик, кроваво-красные гиганты, пожирающие сами себя.

Дар смешал лазурь с серебром – еще одна звезда родилась на холсте.

– Да… – прошептал он. – Вот из какого ты мира…

Казалось, арахна двигалась.

Конечно, это была лишь игра света. Шутка его измученного магией воображения. Но он видел, как на хитиновом тельце играют блики неизвестных звезд. Он окунул кисть в черную краску и провел линию за спиной арахны, трещину в пространстве. Глубокую, бездонную, как прореху в Аид.

Минуты тянулись бесконечно долго. А он все смотрел и смотрел, пока в темноте прорехи не появились знакомые очертания Олив. Он должен был испытывать страх или раскаяние, но на самом деле ощущал лишь облегчение.

У каждого дара есть темная сторона. Ему всегда была интересна своя.

* * *

Затишье перед бурей не продлилось долго, но гроза разразилась совсем не там, где мы ожидали. В один из вечеров – на редкость спокойных, когда мы сидели у камина и болтали о всякой ерунде, стараясь не затрагивать тему грядущего, в коридоре послышались шаги.

– Аида, – Ридж вошел, и атмосфера сразу стала напряженнее, – у нас появилась проблема.

Чего-то такого я и ожидала: Лилит не могла проглотить оскорбление, да и наверняка жаждала мести за смерть своего верного любовничка.

Но реальность, как всегда, удивила.

– Прайор Тордек велел передать, что он знает способ закрыть прореху в мир арахн. Но говорить он будет только с тобой.

Мы дружно переглянулись. Дэваль нахмурился – он всегда тонко чувствовал подвох. Селин оторвалась от книги и навострила ухо.

– Ну идем, – хмыкнула я, – поговорим.

– Наедине, – уточнил Ридж, когда Дэваль поднялся следом.

– Нет! – отрезал он. – Аида, ты же помнишь, о чем мы говорили? Мы не знаем, кто может быть предателем. Если