Несмеяна для босса - Алёна Амурская

Запах чая тёплый, уютный, почти домашний. Он пахнет чужим нормальным детством. Жаль, что не моим

Я осторожно прикасаюсь к чашке, чувствую её тепло сквозь фарфор. Медленно подношу к губам. Если сделаю хоть глоток, Герману станет понятно, что я не в истерике. Что я принимаю правила этой сцены. А значит, ослабит бдительность.

Я делаю глоток, потом еще один и еще. Чай терпкий, с лёгким послевкусием цитруса и чего-то пряного. Обманчиво приятный…

И тут Герман, словно проснувшись, выпрямляется в кресле. Опускает взгляд на меня и вдруг говорит совсем другим голосом. Не рассеянным, а собранным, насмешливым и холодноватым:

- Я решил быть с тобой честным, Яна. Отныне полностью. Без игры.

Насторожившись, я застываю с полупустой чашкой в руках. Герман с усмешкой смотрит мне в лицо и вкрадчиво добавляет:

- А теперь, моя девочка, пей свой чай и раскрой уши пошире. Потому что я расскажу тебе кое-что действительно интересное.

Некоторое время он помалкивает, глядя в точку в окне, где за ветками едва виден пруд, мутный и неподвижный, будто там тоже всё замерло в ожидании. Прямо как я с этой неладной чашкой в руках.

- Мой отец был старомодным ублюдком, - говорит Герман вдруг без перехода. Голос у него становится грубее, как будто он вспоминает что-то неприятное и одновременно притягательное, как болячку, которую хочется сковырнуть. - У него была "настоящая семья". Жена вся из себя правильная, приличная, эдакая нежная дщерь дипломата. И один сыночек, золотой и бесценный. Наш с тобой любимец - Андрюша Батянин. Всё при нём.

Я с трудом удерживаю взгляд. Где-то на краю сознания пульсирует тревога: слишком много информации, слишком спокойно он это говорит. Чай в чашке остывает, а тело моё как будто наливается ватной тяжестью.

- Но была ещё одна... - он цедит это слово с такой снисходительностью, будто рассказывает анекдот. - Любовница. Моя мать.. О-о, она была чистый огонь, а не баба. Не просто так папаша от неё голову потерял.

Герман желчно усмехается, и на секунду мне кажется, что я вижу в его лице нечто от его единоутробного братца Глеба. Ту же извилистую жестокость, но прикрытую лоском. Только если Глеб - тупая кувалда, то Герман - заточенный стилет.

- Жена, ясное дело, узнала… - разглагольствует он. - И со своей истеричной жадностью, сама же мне шанс и подкинула, потребовав у моего папаши указать в завещании условия наследования. Чтобы, не дай бог, "левые детишки" не потянулись к наследству. И не то чтобы папаша прям хотел этого… он просто был трусом, подкаблучником и при этом - вот парадокс! - пламенным сторонником патриархата. Поэтому и завещание тайком переписал. Сначала казалось, они все предусмотрели… но это было только на поверхности, - он делает паузу, снова искоса бросает на меня небрежный взгляд. - Представь себе, Яна: завещание написано так, что никто, кроме прямого потомка Андрюши, не имеет права претендовать. И это ещё не всё. Он там, зараза, приписал: "наследник должен быть мужского пола". Шовинист в кубе.

Слушаю его внимательно, а пространство будто бы начинает подрагивать. Постстрессовая усталость, что ли, отходняком накрыла?.. Не знаю… Мне тяжело держать голову прямо. Но я упрямо хватаюсь за чужой голос, как за якорь. Мне нужно услышать, что он скажет дальше.

- Но ты не поверишь, моя девочка, - продолжает Герман с таким азартом, будто мы сидим на кухне и обсуждаем любимый сериал. - Этот кретин даже не понял, что подписал приговор самому себе. Потому что завещание действует, даже если корпорация перестанет существовать. Даже если её раздробят и перезапустят - главное, чтобы в ней остались хоть какие-то активы. Например, такие, как у корпорации "Сэвэн". Мелочь по сравнению с ББ, но юридически - увы и ах - преемник!

Меня качает. Чай будто сдавливает желудок. Я знаю это ощущение. Тот самый момент, когда мир плывёт, но ты ещё цепляешься изо всех сил.

- К чему ты это ведёшь? - выдавливаю я, прищуриваясь, чтобы не отключиться.

Он наклоняется вперёд, и впервые за весь разговор его глаза фокусируются прямо на мне. Строгие. Страшные.

- К тому, Яночка, - шепчет он почти ласково, - что ты мой ключ. Ты - дочь нашего золотого мальчика Андрюши Батянина. А я - человек, который сможет наконец воспользоваться этим завещанием.

Глава 44. Яна в тумане

У меня начинается головокружение. Голова будто заплывает туманом, мысли размываются. Я не чувствую времени. И меня наконец накрывает запоздалым ужасным прозрением.

- Что… - непослушные губы с трудом выговаривают слова. - Что ты… мне… подсыпал?

Герман, наблюдает за мной с ленивым интересом. Будто кошка за мышью, которая ещё дергается, но уже поймана.

- О, там нет ничего опасного, моя девочка. Всего лишь действенное средство для хорошего качественного сна, - охотно поясняет он. - Ты просто уснешь, отлично выспишься и… - он делает театральную паузу, наслаждаясь моим застывшим выражением лица, - …не испытаешь никакого стресса, когда наш дорогой Глеб тебя хорошенько потискает и оплодотворит. Полагаю, даже неоднократно. Он, знаешь ли, очень соскучился в СИЗО по свежей девичьей невинности.

Я резко поднимаюсь с холодом подступающего ужаса в затылке.

Какая же я дура! Почему, ну почему не подумала о том, что Герман просто так чай предлагать не станет? Вот что значит так долго жить вдали от этого монстра! Расслабилась и размякла, оценивая его человеческими мерками злобного, но более-менее адекватного родственника. Ошибка, которая будет стоить мне... фактически жизни!

Руки трясутся, и подташнивает от нарисованной его словами отвратительно-пошлой картины. Но я ещё держусь.

Герман наблюдает за мной, и глаза у него весёлые. Слишком весёлые. Я знаю это выражение: сейчас его настроение на высоте. Происходящее его реально развлекает.

- Ты же понимаешь, почему мне приходится идти на такие меры, Яна? - доносится до меня его насмешливо-протяжный голос. - А я ведь пытался уговаривать по-хорошему. Проявлял к тебе, как к своей приемной дочери, настоящее уважение. Время давал, чтобы ты сама привыкла к Глебу в качестве твоего спутника… но увы! Моего терпения ты не оценила.

Я внезапно понимаю: он хочет, чтобы сейчас я прочувствовала смысл всего его спектакля до последнего проблеска сознания. Это его наказание мне за то, что посмела пойти наперекор его планам.

Я