Давай сыграем в любовь - Ники Сью

самом дальнем от центра районе города. Перенесли из-за какого-то мероприятия. Дашка говорит, что не придет, и мне приходится сидеть одной в полупустой аудитории, наши многие тоже решили прогулять. Хотя уверена, у Мироновой особая причина, она, как и я не пропускает занятия.

Сажусь около окна, подперев рукой подбородок. На улице сегодня метет и туман такой, хоть очки со специальными линзами надевай. Чем выше, тем хуже видимость. Первый снег, перепад давления. Красиво, конечно, но безумно холодно. А в этом корпусе еще и отопление не очень. Вернее, ощущение, что его тупо отключили или же забыли включить. У меня уже зубы вон постукивают и нос замерз.

Аудитория мало-мальски заполняется и препод по экономики начинает лекцию. В отличие от меня и многих в кабинете, он подготовился — остался в верхней одежде. А я уже тысячу раз пожалела, что на мне один свитер, а не три или лучше четыре. Не хотелось бы снова попасть в больницу с температурой под сорок.

— Простите, — не выдержав, поднимаю руку. Зря сдала вещи в гардероб. — Можно выйти и… взять куртку?

В момент, когда я спрашиваю разрешение, дверь неожиданно распахивается. Без стука, будто так и надо. И на пороге вырастает Соболев. Я даже несколько раз моргаю, думаю, не привиделось ли мне. Но нет — он собственной персоной, в своем натуральном обличии. На нем черная длинная парка и такого же цвета шапка, под стать погоде, кое-кто тепло одет.

Больше я рассмотреть не успеваю, не потому ни хочу, просто не считаю нужным. Вернее от одного осознания, что мы будем сидеть вместе в одном помещении, мне делается тоскливо, поэтому я спешу отвернуться. Это как желать взять с тарелки любимую дольку апельсина, которую тебе попробовать, не позволено. Так и в моем случае.

Интересно, зачем он вообще приехал? У их курса переноса не было, перепутал, что ли?

— Входите быстрее, — бурчит преподаватель, даже не спросив фамилию. Он новенький, и сегодня не отмечал никого. Видимо подумал, что Руслан из нашей группы.

— А вы, — теперь кажется, ко мне обращается. — Да, да, девушка с рыжими волосами, — продолжает Евгений Михайлович. — На перемене куртку возьмете.

— Угу, — киваю, уткнувшись носом в тетрадь. Не хочу встречаться взглядом с Русланом, и находиться тут с ним тоже не хочу. Лучше выбросить из головы всякую ерунду и заняться делом — учебой. Она-то мне пригодится, а не какие-то ванильно-амурные дела.

Поджимаю губы, слишком холодно. Пальцы ледяные, жутко некомфортно писать в такой обстановке. Проклятый старый корпус. Неужели так сложно было дать нам отгул или хотя бы поставить новые батареи?

И пока я мысленно сокрушаюсь на отсутствие тепла, на мои плечи неожиданно накидывают парку, словно плед. Поднимаю голову, встретившись с Соболевым, который остановился напротив моей парты.

— Что? — глухо шепчу сглотнув. А у самой аж бабочки в животе оживают от аромата его парфюма, которым пропитала мужская вещь. Стойкий. Цитрусовый. Жутко приятный. И почему-то такой родной. Безумно необходимый как воздух.

— Не мерзи, — бросает буднично Соболев, затем отходит дальше, к первому ряду. Он не садится со мной, и в целом, выбирают самую дальнюю от меня парту.

И я в очередной раз задаюсь вопросом: что происходит между нами. Со мной. С Русланом… А к вечеру мое непонимание лишь усиливается.

Глава 41

— Спасибо, — куртку Руслану я отдаю уже на перемене. Не хочу от него ничего принимать, да и лишние внимание привлекать. Народ, итак, поглядывает странно, вопросами задаются, шепчутся.

— Ерунда, — он жмет плечами, вешает парку на спинку стула и возвращается взглядом в телефон, словно меня нет — пустышка. От этого больно, словно кожу сдирают, но виду я подаю, конечно. Лишь губами кривлю и, расправив плечи, плетусь к своей парте.

Остаток дня Соболев ко мне не подходит, и даже в мою сторону не смотрит. Хотя он в целом и из кабинета особо-то не выходит, только пару раз, и то, потому что с кем-то говорит по телефону. Девчонки наши, те несчастные десять человек, из всего потока, на Руслана постоянно поглядывают, и нет-нет прихорашиваются. Одна даже мимо него проходит, и когда садится рядом с ним, у меня грудь будто огнем опыляет. Отворачиваюсь. Чтобы не видеть лишний раз, не накручивать себя.

Мы — никто друг другу. Не стоит об этом забывать.

Правда, по итогу с Соболевым никто из наших сидеть не остается, как сели, так и встали. Он к ним полностью равнодушен. Это по его пустому выражению лица читается, по глазам, в которых ни капли интереса. Холодные. Чужие. И это в какой-то степени меня, пусть и звучит глупо, радует. Проклятая ревность отпускает, позволяет спокойно дышать.

Когда заканчивается последняя пара, Руслан уходит первым, я же еще вожусь с рюкзаком. Язычок молнии заклинил, и от моих многочисленных попыток, он вообще срывается. А там между прочим четыре книги и тетрадки. Как с этим добром идти теперь — непонятно. Но я и тут не отчаиваюсь, накидываю на одно плечо рюкзак, открытой стороной к себе, чтобы можно было придерживать, и в таком виде выхожу в коридор.

Я может и прошла бы успешно до остановки, если бы не молодой преподаватель, который пробегает мимо меня, задев плечом. И из открытого отдела с грохотом выпадают книги. Ну что за несправедливость?

— Блин, — опускаюсь на колени, шумно вздыхая, и сокрушаюсь на молнию. Почему если не везет, то по всем фронтам, а не в чем-то одном? Например, в любви не срослось, то должно в учебе везти. Мне же кажется, черный кот пробежал дорогу везде, где только можно.

— Вечно у тебя все через… ну ты поняла, — звучит вдруг мужской голос, заставляющий каждый волос на моем теле вздрогнуть. Я даже несколько секунд не двигаюсь, пытаюсь прийти в себя, успокоиться. Пульс вон как зачастил, сердце волчком забегало.

Кое-как отрываю взгляд от книг, которые крепко сжимаю пальцами, и замечаю, что Руслан снимает с руки черный браслет-фенечку. А потом продевает его в отверстие пулера, подвязывает сбоку, чтобы хоть как-то соединить боковины рюкзака. Я же смотрю на него с открытым ртом, и не дышу.

Вроде ерунда, а почему-то приятно. Что мимо не прошел, хотя мог просто переступить через разбросанные книги. Что вот свою вещь снял и пытается помочь. Проявляет участие к абсолютно чужому человеку. Ведь я для него именно такая — чужая.

— Надеюсь, так будет проще, — заключает Соболев. И этот его взгляд, направленный на меня, слишком внимательный, пронзительный вызывает мурашки. Меня будто