На обломках счастья - Татьяна Александровна Захарова

- Когда это случилось?

- В начале осени, - коротко ответил Вернер, бросив на меня ещё один взгляд. Это получается, что он погиб практически одновременно со своим ребенком? – Всё свое имущество он завещал вам.

- Мне ничего от Барга не надо, - заявила я и для пущей убедительности покачала головой. – Как видите, я потеряла его ребенка. Не по своей вине, но...

- Это не имеет значения, Барг назначил именно вас своей наследницей, – возразил Вернер. - Он чувствовал определенную вину перед вами, пани Аннели.

- Всё равно я ничего от него не приму. У него же есть родственники, которым можно передать его имущество?

- Есть, но... – Вернер задумался о чем-то. – Барг хотел оставить вам свое имущество. Поэтому я не буду помогать вам оформить дарственную на других его родичей. – Кауфман достал из портфеля увесистый пакет документов и положил на софу между нами. - В поместье у него сейчас сидит толковый управляющий. Раз в квартал он будет отсылать вам отчет о прибылях и убытках, раз в полугодие -отправлять чистую прибыль. Те деньги, что на счетах в банках, будут приносить минимальный доход. Если захотите все же избавиться от наследия, вам придется ехать в Гильген для розыска наследников и оформление документов.

Пару минут я просто пыталась вникнуть в его речь. Тем временем Вернер встал и направился к выходу.

- Пан Кауфман, - позвала я его. И мужчина обернулся. – Зачем вы это делаете?

- Барг любил вас. Я просто исполняю его волю, - Вернер коротко поклонился и шагнул к входной двери.

Я не стала его останавливать, как и Арон. Он тоже пребывал в растерянности от последних новостей. В этот момент из кухни вышли ошеломленные Гаврис и Рута. Дети же всё ещё играли в детской под присмотром Видара, возможно, они и не заметили появления гостя.

- И что нам делать с этим наследством? – негромко спросила я, посмотрев Арону в глаза. Он пожал плечами и прижал меня к себе.

- Решим со временем, - Арон поцеловал меня в висок. Я открыла папку: сверху лежал небольшой конверт, адресованной Аннели Гаррах. Почерк я узнала: письмо от Барга. Нахмурилась, не зная, стоит ли вообще читать его, но любопытство победило. Скрывать что-то от Арона я не собиралась, поэтому и не стала отстраняться от него. Уже в процессе я поняла, что зря это не сделала. Арон просто закаменел, читая исповедь Барга. Он честно и открыто изливал свою душу на бумаге, предполагая, что обречен на смертную казнь.

«Аннели!

Боюсь, что мы уже не встретимся в этом мире. Возможно, для тебя это лучший вариант развития событий. Знаю, что ты никогда не любила меня. Я же... я не могу уйти, не открыв тебе свою душу.

Я заметил тебя в первый же вечер твоего пребывания в лагере. Уставшая, вымотанная до предела сложной дорогой, ты продолжала оберегать свою маленькую Софи. Прижимала её к себе и шептала что-то на ушко, пытаясь приободрить. Уже тогда меня окатила мысль, что ты была бы идеальной матерью для моих детей.

Я много читал про истинность, но никогда не думал, что это так ярко и полно. Спутал её с влюбленностью. Впрочем, чувства меня не ослепили: я видел, как ты шарахаешься от меня, и понимал, что по доброй воле ты не согласишься быт со мной. И ты не представляешь, чего мне стоило просто стоять в стороне, не вмешиваясь в твою жизнь в лагере. Я не делал ничего, чтобы её ухудшить. Но и не пытался облегчить твою участь. Хотя миллион раз думал об этом. Я мог бы урезать твою норму добычи, я мог бы договориться с офицером, что заведовал в столовой, чтобы вам с Софи выделяли нормальный паёк. Было тысячи вариантов, но тогда бы ты не пришла ко мне. Я это знал. Всё сжималось внутри, когда я видел, как ты устало бредешь в барак, не поднимая взгляд. И не потому что ты меня заметила, а просто потому что не было сил на это. Я ждал, ненавидел себя за это, но продолжал ждать. И ты пришла.

Я до сих пор помню, каждую деталь того вечера: как ты лепетала про норму добычу, как усиленно ты старалась не смотреть на еду, но при этом у тебя жутко урчало в желудке, как мяла кусочек хлеба кусая губы. Я сам себе был противен, но... остановиться не мог. Клянусь, если бы ты тогда оттолкнула меня или просто попросила отпустить, я бы отступился. Но ты считала, что не имеешь на это право. И я не стал тебя разубеждать, хотя чувствовал, насколько тебе не приятна наша близость. Уже сейчас я понимаю, что это было ничуть не лучше банального насилия. А в тот момент я думал, что всё измениться, и со временем ты примешь меня. Успокаивал себя мыслью, что ты до сих пор любишь мужа, поэтому и не можешь ответить на мою страсть. Поэтому не торопил с новыми встречами, буквально заставляя себя ждать. И всегда срывался, сам отправляясь на поиски тебя. Ты всё понимала по одному взгляду. Обреченно вздыхая, отдавала Софи своей подруге и пыталась мне улыбнуться. Да, постепенно ты привыкла ко мне, но я всегда помнил, как ты на уровне подсознания отталкивала меня. Даже когда засыпала в моих объятиях, пыталась отодвинуться, как можно дальше. Это злило меня. Унижало. Но я никогда не срывался на тебе, просто ждал, когда ты оттаешь. Год? Полтора? Помнишь, как первый раз искренне улыбнулась мне? Ты тогда рассмеялась над выходкой Софи, когда она прыгнула в лужу, обрызгав нас обоих грязной водой. И в тот промозглый весенний вечер, я почувствовал себя по-настоящему счастливым.

Тогда же я и начал подозревать, что ты моя истинная пара. Да я специально не покупал тебе противозачаточное зелье, надеясь, что забеременеешь. Я знал, что это случится только, если ты полностью примешь меня, как своего мужчину. Беременность подтвердила бы твою истинность и я смог бы на законных основаниях увезти тебя из лагеря. По нашим обычаям никто не посмел бы даже упрекнуть меня в желании спасти свою истинную и ребенка. Но ты слишком поздно сказала про беременность, я к тому моменту уже перестал надеяться на чудо, поэтому и не проверял твое состояние истинным взглядом. Жаль, что всё так сложилось,