Любовь с пятого этажа - Дарья Милова

чтобы ты знала: я здесь. Я рядом. Я всё ещё люблю тебя. И если ты скажешь «уходи» — я уйду. Но если хоть часть тебя… хоть крошечная часть… всё ещё помнит нас — я останусь. Навсегда.

Твоя очередь, Лисёнок. Остаться? Или снова закрыться?

Я стояла перед ним, вся в слезах.

Внутри — ком. Боль. Радость. Всё сразу.

Смотрела в глаза, в которых было всё — усталость, нежность, вина и такая любовь, что от неё трещало сердце.

— Дурак ты, Виктор… — выдохнула я. — Как ты мог так молчать? Почему не приехал раньше?..

Он хотел было ответить, но я шагнула вперёд и… просто обняла его.

Сильно. Насмерть.

Вцепилась в него, будто боялась, что если отпущу — исчезнет. Исчезнет снова.

Он прижал меня к себе — так, как только он умел. Мягко, но с такой силой, будто клал меня обратно в сердце, в дом, в жизнь.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала я ему в грудь. — Слышишь? Люблю. Всегда любила. Даже когда ненавидела. Даже когда проклинала. Всё равно…

Любила.

— Прости меня, Алиса… — глухо сказал он. — За всё. Я был слепым идиотом. Но теперь я всё вижу. Всё понял. И никогда больше тебя не отпущу.

Мы стояли, обнявшись, долго. Очень долго.

А потом…

Со скрипом открылась дверь.

— Ну, наконец-то, — громко и довольно сказала бабушка, выходя на веранду с тряпкой в руках.

За ней — Полина. Улыбалась, как кошка, которая знала всё заранее.

— А мы уж думали, когда ты, Лисёнок, опомнишься, — хмыкнула бабушка. — Не каждый день такие мужики с кулаками приезжают. А этот — своё уже понял. Держи теперь крепко.

Он держал меня, будто боялся снова потерять. И, наверное, был прав — я действительно могла бы сбежать. Если бы не эти руки. Не этот голос. Не это тепло.

— Поехали домой.

Он кивнул. Ни слов, ни вопросов — просто открыл мне дверь машины. И пока я садилась, бабушка за моей спиной прошептала:

— Вот и хорошо. Теперь пусть держит и не отпускает.

В машине мы почти не говорили. Я смотрела в окно, а он — на дорогу. Но ладонь Виктора лежала на моей — тёплая, сильная. И я не убирала руку. Ни за что бы не убрала.

Дом встретил нас тишиной и вечерним полумраком. Всё было как раньше — только воздух теперь был другой. Густой. Напряжённый. Наполненный тем, что невозможно было больше сдерживать.

Он закрыл за нами дверь и сразу потянулся ко мне. Медленно

Я не ответила словами.

Просто встала на носочки и поцеловала его. В губы, в голос, в то место, где сердце.

Целовать Виктора было как вернуться в себя. В дом, в лето, в мечту, которую я когда-то закопала. Он ответил — мягко, глубоко, с той самой нежной настойчивостью, от которой у меня тряслись колени.

— Алиса, — выдохнул он мне в губы. — Я тебя никогда не отпущу. Ни за что.

— Тогда докажи, — прошептала я. — Покажи, как ты скучал. Покажи… как ты меня любишь.

Он поднял меня на руки так легко, будто я весила меньше воздуха, и понёс в спальню. Туда, где всё было нашим — запах, простыни, каждый занавес.

Он положил меня на кровать, опустился рядом — и снова поцеловал. Дольше, медленнее. Его пальцы скользили по моей щеке, по шее, по ключицам. Он будто заново изучал меня — взглядом, губами, кожей.

Каждое его движение было как извинение. Как признание. Как обещание.

Когда он расстёгивал на мне платье, пальцы дрожали. Серьёзно — у этого большого, сильного мужчины дрожали руки. А я лежала под ним — горячая, открытая, почти беззащитная — и впервые за долгое время чувствовала себя в полной безопасности.

Он целовал меня медленно, будто время больше не имело значения.

Целовал шею, плечи, запястья. Каждый сантиметр. И когда добрался до груди — я не сдержала стон.

Он знал, как трогать. Как ласкать. Как вести язык вдоль линии ребер так, чтобы я выгибалась к нему навстречу, цеплялась за его спину и терялась в себе.

Моя кожа была горящей. Моё тело — его.

Он не спешил. И от этого становилось только жарче. Он доводил меня до грани — снова и снова. Останавливался, ждал, смотрел в глаза.

— Чёрт, Алиса… — прошептал он, целуя меня в шею. — Ты сводишь меня с ума.

Он вошёл в меня резко — сдержанно, но глубоко. Я вскинулась навстречу, глухо задыхаясь, вцепилась в его плечи — и замерла.

Никаких слов. Только дыхание. Хриплое, срывающееся. И удары тел — точные, тягучие, как удар сердца.

Его движения становились резче, жаднее. Он накрывал меня всем телом, впивался в кожу, в губы, в ключицы. Горячий, тяжёлый, настоящий.

Я выгибалась, хваталась за простыни, царапала спину, терялась. Он держал меня за бёдра, двигался быстро, срывая дыхание. Не давал уйти. Не давал дышать. Только чувствовать.

Он вжимался в меня, будто хотел раствориться. Мы были сплетены — влажные, вспотевшие, дрожащие от переполненности.

Я стонала ему в губы, кусала плечо, задыхалась от собственных ощущений. Он отвечал — не словами, а телом. Напором. Теплом. Без остатка.

И когда всё внутри сжалось, запульсировало, взорвалось — я закричала. Без имени. Без смысла. Просто крик — из самого центра.

Он сжался надо мной, выдохнул сквозь зубы, уткнулся лбом в мою шею — и тоже сорвался. Резко. Глухо. Целиком.

А потом — тишина. Только биение наших тел и капли пота, медленно стекающие по спине.

Он остался во мне. Не уходил. Только прижал сильнее. И я не хотела, чтобы отпускал.

Никогда.

Эпилог

Алиса

Прошёл год.

Ровно триста шестьдесят пять дней с того момента, как я думала, что всё потеряно. С того самого утра, когда сидела на веранде в пижаме, с чашкой холодного кофе и ощущением, будто жизнь кончилась.

А теперь — всё иначе.

Мы живём вместе. Я. Виктор. И Варя.

Наша семья.

Настоящая. Тёплая. Живая.

Варя почти не вспоминает Вику — да и зачем? Всё, что связано с тем периодом, растворилось, как плохой сон.

Меня вернули в студию. С извинениями, с объятиями, с цветами от родителей. Надежда Михайловна лично провела собрание и сказала, что такие педагоги — редкость. А мои девочки… они кричали от радости. Я, кажется, тоже. Внутренне.

Жизнь