Кармен. Комсомол-сюита - Зоя Орлова

* * *

Вечер сказок индейцев майя и ацтеков приурочили к 23 февраля. После работы наша компания собралась дома у Сергея и Жени. Сидели на полу, а на окно, поверх штор, в качестве экрана для диафильмов повесили белую простыню. По очереди читали титры, на проигрывателе крутилась большая пластинка с записями песен невероятной Имы Сумак. Женя время от времени приносила с кухни бутылку красного вина или тарелку с нарезанным сыром или яблоками. Потом отправились по домам. Миша Вихляев пошел провожать меня, нам теперь, оказывается, было в одну сторону.

Мы шли, весело разговаривая, когда впереди показалась шумная компания. Она вырулила между домами на тротуар и двигалась нам навстречу. В центре я разглядела высокого парня в модной куртке с меховыми отворотами. Он что-то громко говорил, а под мышками у него заливисто хохотали девчонки. Видимо, тоже шли из гостей. Мы аккуратно обошли друг друга, немного заступая на сугробы по обочинам тротуара. Я, конечно, узнала Алексея. Мелькнула мысль, что надо поздороваться, но он сделал вид, что не узнал меня, и я в ответ равнодушно скользнула по нему взглядом.

Миша оглянулся.

— Спокойствие, только спокойствие, — сказал он негромко голосом Карлсона из мультика и сильнее прижал к себе мой локоть. — Он себе чуть шею не свернул, оглядываясь. Чего ж не поздоровался-то?

— Не знаю, — равнодушно ответила я. — Какая разница?

И мы продолжили прерванный разговор.

— Наши готовят капустник на восьмое марта, — сказал он. — Обязательно приходи. Кстати, праздновать будем у меня.

— Почему? У тебя что, кремлевские палаты? — оживилась я в приступе любопытства. — Мы точно у тебя все поместимся?

— Поместитесь. Еще как поместитесь, — с довольной улыбкой ответил Вихляев. — Серега не хочет, чтобы восьмого марта его прелестная женушка напрягалась из-за очередной толпы гостей, даже если он сам перемоет всю посуду. Так что будем поздравлять вас на моей территории. Заодно увидишь, как живут простые советские инженеры.

— А то я не видела, — отозвалась я с ехидцей. — Но посмотреть твою хатку мне интересно.

— Отлично. Заметано!

* * *

Я стояла у стола и домывала посуду в большом цинковом корыте. В доме у Вихляева из крана на кухне текла только холодная вода, поэтому пришлось нагреть в корыте побольше воды с мылом, чтобы перемыть всю посуду после праздничного капустника. Миша стоял рядом, ополаскивал тарелки, рюмки, фужеры и чашки в тазу с холодной водой и раскладывал на расстеленных полотенцах. Оказалось, что простой советский инженер Михаил Вихляев живет в большом, просторном и теплом бревенчатом доме, в старой части города. Он жил один, поэтому мог пригласить к себе хоть целую толпу друзей.

— Ну, как тебе капустник? — спросил он.

— Ты про пирог или…?

— И про то, и про праздник.

— Вы молодцы! Я давно так не хохотала и давно столько не ела, — отвечала я. — А пироги кто пек?

— Угадай с трех раз, — загадочно проговорил Миша и дернул бровью.

— Ты⁈

— Нет. Это Серега расстарался. Жаль, что Женя приболела, и они не видели его кулинарного триумфа.

Праздник действительно прошел без этой славной парочки. Сергей еще утром сообщил, что Женя заболела, и они не смогут прийти. Михаил зашел к ним и забрал пироги с капустой, приготовленные для вечеринки, а наша компания радостно их слопала.

— Спасибо, что позволил остаться и помочь тебе, — сказала я.

— На здоровье. У тебя что-то случилось? — Миша складывал тарелки в шкафчик, расставлял фужеры и рюмки на книжной полке, заменявшей бар.

— Мне ужасно не хочется никуда идти, — призналась я. — Можно я с ночевой останусь, а? Я не буду покушаться на твою невинность, честное пионерское.

— Ой, боюсь-боюсь… — Он хихикнул и поставил на огонь закопченный эмалированный чайник. — Да мне-то не жалко. Просто с утра же на работу… Тебе переодеться там, накраситься… нет?

— Спасибо, друг, — с чувством проговорила я.

Чайник скипел. Мы сели за кухонный стол, очень похожий на тот, который стоял у меня на кухне, пили чай с лимоном. Я молчала, прислушиваясь к ощущениям внутри, а Мишка тоже молчал, ожидая, видимо, когда я сама заговорю.

— Я тебя на раскладушке уложу, вон там, за шторкой. Пойдет? — наконец проговорил он и полез в закрома доставать матрас, подушку и стеганое одеяло. Я в это время, в закутке за ситцевой занавеской, расставляла раскладушку.

Себе Миша постелил на длинном узком диване. Погасил свет и забрался под пухлое одеяло, затянутое в белый пододеяльник. В темноте это выглядело так, как-будто Мишка нырнул в сугроб. А я за шторкой улеглась в канавку матраса на своем лежбище. Несколько минут мы молча лежали в темноте. Было слышно, как тикают ходики с гирькой на цепочке, как потрескивает от мороза деревянная кожа старого дома. Потом Вихляев не выдержал. Я услышала, как он возится на диване.

— Кира, так чего у тебя стряслось-то? Я не понял, — услышала я его осторожный голос. — Ты, вроде, весь день веселая была, все хорошо было. А чего вечером-то началось?

Я повернулась к шторе и немного отвела пальцем край занавески. В комнате было темно, в маленькие квадратные оконца едва пробивался лунный свет, отраженный снежными сугробами. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядела, что Миша сидит на своем диване, уперевшись локтями в колени, и смотрит в мою сторону.

— Мне так тоскливо… — ответила я наконец. — Сама не пойму. Так накрыло вдруг… аж выть хочется.

Миша вздохнул, прошлепал босыми ногами по дощатому полу в сторону кухни и вернулся с бутылкой в одной руке и парой рюмок в другой.

— Накатим? — Он поставил все это на пол в середине комнаты, стащил с дивана одеяло и, завернувшись в него, сел по-турецки возле бутылки. Я поднялась с раскладушки, тоже завернулась в одеяло, подошла и села напротив. Вихляев разлил по рюмкам коньяк, мы выпили.

— Рассказывай, — предложил он вполголоса.

— Сама не пойму… — медленно заговорила я, глядя мимо Миши в окошко. — А что там у Жени? Грипп?

— У Жени? У Жени эпилепсия. Приступ был, она отлеживалась, Серега ухаживал.

— Эпилепсия⁈ У Женьки?

— Ну да, лет с пятнадцати. Поэтому Серый над ней трясется, как