Её Сиятельство Графиня - Лика Вериор

сенным и дворовым оставить работу и выйти на Дворцовую площадь в поддержку графини Елизаветы Вавиловой. Он не заставлял — лишь предложил, но откликнулись многие — графиню знали и среди его крепостных. Кажется, за время, что Демид не интересовался ею, она стала большой личностью в Петербурге, да и, наверняка, за его пределами.

Совсем скоро на площади собралась толпа: крепостные, свободные горожане, учёные, писатели, деятели искусства и высокородные прожигатели жизни стояли ровными рядами перед главной императорской резиденцией, ожидая смягчения приговора. К вечеру прибыли и жители соседних уездов. Где-то стелили скатерти, раздавали еду протестующим и взявшим их в кольцо служителям порядка, во всю шла торговля. Плечом к плечу на площади стояли люди разных положений, разных образований и обществ, и среди них — Демид, чувствуя неведанные им доселе единство, сплочённость и равенство. Он не мог поверить в происходящее, словно во сне, надрывая горло, он кричал вместе со всеми:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Свободу Лизе Вавиловой! Требуем смягчения приговора! Свободу Лизе Вавиловой!

Он знал Лизавету, он любил её всем сердцем, но в этой толпе, среди сотни разнолицых господ, он понимал — он не один, любовь его — не исключительна, знакомство — обыкновенно. Каждый здесь чувствовал себя обязанным и причастным, каждый знал графиню — лично или понаслышке, каждый любил, крича её имя так нежно и благодарно — Лиза!

* * *

Санкт-Петербург

Зимний дворец

Малый кабинет его императорского величества Александра II

— Если вы с тем же разговором — я уже всё сказал.

— Прошу заметить, ваше величество, разговора не состоялось вовсе, а значит, вы не сказали ничего… — не постеснялась уточнить императрица. Княгиня едва сдержала улыбку, которая в этой ситуации, конечно, была неуместной, но была бы глотком свежего воздуха. — Вам следует нас выслушать — ради блага государства!

— Мне следует? — словно бы не поверил услышанному император. — А вы не забываетесь?..

— Определённо следует, — взяла слово княгиня, устав от этой игры. Титулы титулами, а она его ещё мальчишкой воспитывала! — Вы, кажется, возмущены излишне, над вами главенствует мужская гордость и нежелание уступить бесстрашной женщине вдвое вас младше. Это естественно, но посмотрите на ситуацию с холодной головой — отмена крепостного права не за горами, если графиня, повлиявшая на развитие этого дела очевиднейшим образом, окажется в немилости — бывшие крепостные, уже полноправные, могут не простить вам того. Нам не нужны восстания, а мы прекрасно знаем, что даже самый недалёкий крепостной к ним способен — чего стоят трезвеннические бунты.[9]

— Вздорно предлагать помилование — проступки слишком серьёзны. Уступлю здесь — дальше будет только хуже. И что за шум, чёрт возьми? — император в два шага оказался у окна. Там, на площади, постепенно собирался народ — уже около двадцати голов, — пока не бунтуя, лишь переговариваясь. — Что за столпотворение? Не может же?.. — он посмотрел на жену. — Вот! О чём и была речь! Какое помилование? И откуда они только прознали!

— Думаете, это из-за графини? — императрица тоже выглянула в окно. — Ну, что я могу сказать…

— Вести разлетаются быстро, когда их пытаются удержать. Едва ли в городе не узнали экипаж Канцелярии и Тимашева в нём, — княгиня, вытащив платок из рукава, обмахнулась. — Душно, может, откроете? — и села в кресло.

— Чтобы весь этот гам мне на голову? Уж простите, ваша светлость, придётся вам потерпеть, — настроение императора становилось только хуже, он тоже сел — за стол, несколько надувшись. — Спущу на них всю жандармерию! Вот почему я не изменю решения! Сколько набежало народу? А сколь ещё будет? Это же чистой воды бунт против государя! — он в сердцах хлопнул по столу. — Уму не постижимо, сколько у девчонки влияния! Да как пошло она его заполучила — купила народ меценатством. Не думается ли вам, что всё для того и было? Все «благодеяния»? Чтоб вместе с тем творить, что хочется, говорить, что вздумается, зная — заступятся, отговорят, замолвят словечко, а может — вон — соберут толпы. От бедняков преданности добиться не мудрено…

— Вот именно! — не выдержала императрица. — Совсем не мудрено — так попробуйте и вы, ваше величество! Народ вас любит — ваш народ! Но если вы украдёте их сердце, их душу!.. Лизавета для них — не очередная дворянка, она символ, она вера! Вам ли не знать, что за веру жизни отдают? Едва ли вам простят, если вы отберёте её.

Воцарилась тишина. Княгиня молча разглядывая то императора — он сидел, уставившись в стол и возмущённо о чём-то думал, — то императрицу — она пыталась выровнять дыхание после столь эмоционального монолога. Молодые! И искры между ними… Княгиня не могла нарадоваться — династический брак этих двоих не лишён любви. Конечно, не той любви, что могут позволить себе простые обыватели, и всё же…

— Да и короне она полезна, — вдруг проговорил император, видимо, взвесив все за и против. — Но отступать нельзя — иначе «несогласные» как снежный ком…

— И как же быть? — императрица встала рядом с мужем, положив руку ему на плечо. Женские хитрости — так она словно бы контролировала его мысли. Прояви нежность, покорность — и получи то же в ответ.

— Полностью отменить приговор невозможно, — император положил руку поверх её. — Но… Пять лет ссылки выглядит более милосердно…

— Не лишайте её титула, — твёрдо проговорила княгиня. Конечно, это немыслимо, титул — первое, чего лишаются инакомыслящие, но она ведь обещала племяннику сделать всё, что возможно. — Не конфискуйте имущество. Отправьте её в ссылку графиней — со всеми полагающимися почестями и послаблениями. Даже её отец с куда большей провинностью обитал в дворянском именье друга — в не самых суровых краях. В противном случае всё будет выглядеть так, будто поддержка простого населения порицаема. Вы же представляетесь народу как государь более близкий им, чем те, что были до вас.

— Идите, — вздохнул император. — Я оглашу решение позже. Но вот это, — он указал на окно, — я так просто не оставлю.

* * *

Санкт-Петербург

Зимний дворец

Малая комната нижнего этажа

Стенания толпы я услышала не сразу. Поначалу я вовсе не поняла, что на площади собираются люди, после — не решалась предположить, по какому поводу. Окон в моей комнате не наблюдалось, хотя было вполне светло из-за свечей, и оттого даже уютно. Мне уже дважды приносили еду, и только поэтому я поняла, что прошёл уже почти весь день. Вероятно, ждут ночи, чтобы вывезти меня в Петропавловскую без лишних свидетелей.

Интересно, как там дома? Наверное, все переживают. Через лакея, принёсшего еду, я передала, что со мной всё хорошо, но