Её ванильное лето - Оксана Хващевская

наравне с ним работать косой. А Васька Кулик подтрунивал над своим. И только Машка не понимала всего этого восторга, не находя ничего особенного в тяжелой работе под палящим солнцем, от которой потом болели руки, ноги и нестерпимо ломило поясницу. На ладонях появились мозоли. Возвращаясь вечером домой, Маша принимала душ и без сил падала на кровать, тут же засыпая. А утром все повторялось вновь.

Работая на открытом пространстве, Лигорская натягивала бейсболку пониже, но в голову все равно пекло. Она чувствовала себя не очень хорошо. Ее мутило, и кружилась голова. Бывали моменты, когда девушке приходилось останавливаться и, опираясь на грабли, стоять несколько минут, ожидая, когда пройдет приступ дурноты. Лигорская все время боялась, что однажды просто упадет в обморок и ее засмеют на всю деревню, обозвав неженкой и белоручкой.

Ее товарищи и Сафронов, конечно, тоже были на сенокосе. Но Маша неизменно старалась держаться подальше от них. Она не хотела, чтобы кто-то из них увидел, что останавливается она не потому, что устала, а потому, что плохо себя чувствует. А еще хотелось побыть одной и подумать. Девушке просто необходимо было осмыслить и принять происходящее, осознать ту новость, которую она вот уже несколько дней носила в себе и не знала, что с ней делать.

В последний день сенокоса, когда все сено было сложено в скирды, решили заночевать на болоте. Машку не обрадовала подобная перспектива, но возвращаться никто не собирался и ей пришлось остаться.

Чудесный летний вечер опустился на землю. От болот потянулась дымка испарения, обволакивая все вокруг прозрачной влажной пеленой. Как по команде мужчины стали разводить костер. Девки, то и дело заливисто смеясь, нарезали сало, огурцы, помидоры и хлеб. Старухи готовили на возах постель. Неподалеку, пофыркивая, паслись распряженные лошади. Кто-то из стариков вытащил бутылку самогона, появление которой вызвало ликование в толпе. Кто-то затянул «Расцвела под окошком белоснежная вишня…», и молодежь со смехом подхватила старый мотив.

А Маша не знала, куда себя деть. Кажется, она одна не разделяла всеобщего приподнятого настроения. Ей не хотелось здесь быть и чувствовать, как мучительно и больно для нее все происходящее. Она почти не замечала людей. И впервые ей было плевать на ребят, которые демонстративно не желали ее замечать. Казалось, каждая клеточка ее тела, каждый нерв, натянутый до предела, мог реагировать на присутствие только одно человека — Вадима. Во всеобщей толпе смеха, шуток и разговоров она слышала его смех, его голос, ловила взгляды и улыбки, подаренные другим. И так хотелось бежать от него подальше, не в состоянии и дальше терпеть его явное равнодушие. А еще плакать от растерянности, беспомощности и страха.

Несколько дней назад смутные подозрения относительно собственного здоровья заставили Маша Лигорскую отправиться на мотоцикле в ближайший районный центр и купить в аптеке тест на беременность. Результат оказался положительным. На некоторое время это повергло ее в ступор. Она сидела на кровати, смотрела на две розовые полоски и чувствовала, как ее пробирает нервная дрожь. Такого она не ожидала, до последнего надеясь, что это просто сбой организма или нервы. Но теперь обманывать себя бессмысленно. Нужно смотреть правде в глаза. Она ждала ребенка от Сафронова. В этом Маша не сомневалась. Но разве ее беременность что-то меняла? На этот счет девушка не обманывалась. Она была не из тех глупышек, что надеялись ребенком привязать к себе мужчину. К тому же что-то ей подсказывало: Сафронов не из тех мужчин, которых можно этим удержать. Что между ними есть? Три ночи, забыть которые она никогда не сможет, но и только. Для него она одна из многих. И таковой останется навсегда. Сейчас Лигорская отчетливее, чем когда-либо, понимала, какая пропасть на самом деле между ними. И она не станет меньше. Маша не могла представить их совместную жизнь, более того, она не видела для себя другой жизни, кроме той, которой жила. Но знала она также и другое. Ответственность за этого ребенка лежит на них обоих, а значит, Сафронов должен о нем знать.

Но сначала Маша хотела для себя решить, хочет ли она сохранить беременность, которая совершенно не входила в ее планы. Она никогда не думала о детях и считала, что если и появятся они у нее когда-нибудь, то лет так через десять, не раньше. Но мы предполагаем, а Бог располагает. И все же Маша не могла позволить себе родить, став матерью-одиночкой и перечеркнув тем самым все свои честолюбивые мечты и стремления. И дело было не только в них. Обстоятельства ее жизни в родном доме были таковы, что ей самой там покоя не дадут, а уж если появится ребенок… Но если даже теоретически предположить, что рядом с ней будет Вадим… При мысли об этом она поежилась… Если рядом будет Сафронов, все может быть по-другому.

Противоречивые чувства терзали и разрывали на части, а к ним примешивались смятение и страх. Но где-то в глубине души рождалась уверенность в том, что она хочет быть с этим мужчиной вопреки всему на свете.

— Машка! — окликнула девушку баба Маня, прервав ее размышления. — Ты чаго там стаіш адна? Хадзем сюды, зараз будзем бульбу печаную есці!

Девушка нехотя поплелась к костру, на ходу выломав сухую хворостину, и опустилась на землю, скрестив ноги по-турецки.

— Машка, ты сало с хлебом будешь? — предложил кто-то из девчонок.

Девушка поморщилась и покачала головой. Все, кроме свежих овощей, фруктов и сладенького вызывало приступы тошноты. У нее определенно был токсикоз.

— У меня на возу обед лежит, бабушка завернула. Я сейчас принесу… — Лигорская собралась было подняться, но кто-то дернул ее за руку, заставляя сесть обратно.

— Да брось, Машка, тут и без твоего обеда еды хватает!

Баба Маня протянула ей кружку с компотом и кусок булки. Она покорно приняла угощение, а ребята, сидевшие чуть поодаль, презрительно ухмыльнулись. Дожилась Машка, компот пьет! У них-то была припрятана бутылка самогонки, которую они и намеревались распить чуть позже. А с подружкой своей бывшей, зачем-то обманувшей их, они больше не делились.

Но девушка, казалось, их усмешек и выразительных взглядов даже не заметила. Она неторопливо жевала булку, запивая компотом, и неотрывно смотрела на потрескивающие всполохи огня.

— Эх, хлопцы! Калі і мы был! такімі во маладымі? Ну во, здаецца, толькі ўчора! — вздохнул старый Хоменок, заметив, как внук, отвернувшись от костра и людей, незаметно опрокинул стопку самогонки.

— Дед, в это так слабо верится! — с легким пренебрежением откликнулся Сашка, закусывая салом и помидором.

— Дык нам і самім не верыцца! Другое