Опороченная - Вероника Ланцет

тон серьезный. — Ты не выйдешь замуж за Гуда. Ты не выйдешь замуж ни за кого, кроме меня. Мне все равно, если мне придется идти против твоего отца или его армии головорезов. Мне все равно, если мне придется убить каждого гребаного человека, стоящего на моем пути.

— Хорошо, — тихо отвечаю я, впервые желая довериться кому-то другому.

— Я никогда не позволю другому мужчине и пальцем тебя тронуть, солнышко. Они могут смотреть, но не прикасаться, — нежно говорит он, опускаясь губами к моему лбу. — Ты моя и только моя, и все, кому придет в голову оспаривать это, могут отправляться в ад.

— Спасибо… — отвечаю я, мой голос наполнен эмоциями и всей моей любовью к нему.

— Не благодари меня. Не сейчас. Не раньше, чем мы окажемся как можно дальше от этого места. Однако, — он игриво сужает глаза, — не думай, что тебе удастся избежать наказания за этот твой трюк. Черт, ты чуть не убила себя, Джианна.

— Я знаю, — вздыхаю я. — Но в тот момент все, о чем я могла думать, — это о том, чтобы сбежать. Любыми способами.

— Теперь у тебя есть я. Позволь мне сражаться с твоими монстрами, — говорит он самым мягким тоном, и мое сердце немного тает.

— Позволю, — мои губы растягиваются в улыбке. — Теперь у меня есть ты, — отвечаю я, поднося руки к его лицу и обхватываю его щеки, притягивая его ближе к себе.

Закрыв глаза, я позволяю своим губам парить рядом с его губами, наслаждаясь его близостью и купаясь в его защитной ауре.

Ведь он такой и есть.

Мой защитник.

Истребитель моих демонов.

Наклонившись вперед, я прикасаюсь губами к его губам, и по моему телу проходит мелкая дрожь от этого прикосновения.

Мягкие. Они такие мягкие. С самого начала я удивлялась тому, какие они мягкие, когда остальные части его тела такие твердые.

Я продолжаю дразнить его губы, перед тем как лизнуть языком шов.

Он низко рычит, прежде чем его руки сжимают меня, прижимая к своей груди и углубляя поцелуй.

Он посасывает мой язык, поглощая меня целиком, и я чувствую отчаяние, лежащее в основе этого поцелуя — сильные эмоции, которые он пробуждает во мне, а я, в свою очередь, пробуждаю в нем.

Даже когда поцелуй заканчивается, мы не отдаляемся, вдыхая и выдыхая как одно целое — его воздух, мой воздух; моя сущность, его сущность.

— Обещай мне, что больше никогда не попытаешься сделать это. Пожалуйста, пообещай мне, — хрипит он сломленным голосом, и меня наконец-то осеняет, как сильно я его обидела.

И как сильно он переживает.

— Обещаю, — незамедлительно отвечаю я.

— Хорошо. Хорошо, — кивает он, больше сам себе. — Ловлю тебя на слове.

Отодвинувшись, я позволяю ему присоединиться ко мне, пока он рассказывает мне, что произошло после того, как он нашел меня. Как он оповестил моего отца и Козиму, но, похоже, ни того, ни другую это не волновало, лишь бы я выжила.

Они навестили меня один раз, пока я находилась под действием успокоительного, и, убедившись, что не потеряли свои будущие инвестиции, быстро покинули больницу, велев Бассу быть особенно бдительным, чтобы я снова не попытался покончить с собой.

Честно говоря, я и не ожидала другой реакции с их стороны. Но я ничего не могу поделать с тем, что какая-то часть меня уязвлена халатностью отца и тем, что ему наплевать на меня, кроме как на мою финансовую ценность.

Забавно, что за восемнадцать лет я успела понять, что ему никогда не будет до меня дела, но каждый раз, когда он так пренебрегает мной, он убивает ту частичку моей души, которая продолжала надеяться…

Я выныриваю из своих размышлений, глубже погружаюсь в объятия Басса и засыпаю.

Глава 13

Джианна

Проходят дни, и я вынуждена остаться в больнице под наблюдением врачей в связи с попыткой самоубийства. Мой отец, конечно, не в восторге от этого.

Он навестил меня ровно один раз — на следующий день после моего пробуждения. Сказал мне всего несколько слов, о позоре, который я принесла в семью, и о том, что я выставила его слабым перед Гудом, потому что он не может контролировать свою собственную дочь.

Разумеется, он тут же приказал мне поскорее выздоравливать, потому что подготовка к помолвке не терпит отлагательств.

Я все еще находилась в оцепенении от действия лекарств, и, прежде чем я успела ему ответить, он ушел.

С тех пор он больше не приходил.

Басс был единственным, кто постоянно находился рядом со мной, и его внимание было просто поразительным.

Для человека, привыкшего страдать в тишине, его отношение ко мне было удивительным.

Он постоянно присутствовал рядом, всегда проверял, все ли со мной в порядке, и спрашивал, не нужно ли мне что-нибудь.

Но больше всего меня потрясла его нежность.

Глядя на него, можно было увидеть только его жесткую сторону — силу, отраженную в его шрамах, обещание еще большей жестокости при каждом взмахе его мускулов. Но при всей своей внушительной внешности он был так нежен со мной, заботился обо мне даже тогда, когда я не знала, что мне это нужно.

Находясь в больничной палате, мы успели узнать друг друга получше: играли в игры, смотрели вместе передачи или просто шутили, рассказывая анекдоты из своей жизни.

Он был еще более откровенен, чем обычно, и даже поделился со мной тем, как у него появился шрам на лице.

Хотя я видела, что он все еще переживает случившееся, он подробно рассказал мне, как несколько человек застали его врасплох, устроили засаду и удерживали, пока один человек резал ему лицо, угроза потерять глаз постоянно висела над его головой, а он был бессилен ее предотвратить.

Я была потрясена его рассказом, тем более что мне трудно поверить, что кто-то мог удержать его. Но когда я спросила, сколько человек на него набросились, он мрачно ответил, что шесть-семь, с тем кто резал.

Мне отчаянно захотелось расспросить его подробнее, но, видя, как он расстроен всем происходящим, я воздержалась от этого.

— Я принес тебе твой любимый молочный коктейль и чизкейк, — отвлекает меня от размышлений его голос, когда он заходит в палату и закрывает за собой дверь.

— Правда? — мои глаза расширяются от радости, и я чуть не вскакиваю с кровати.

— Полегче, — усмехается он, видя мое выражение лица.

Поставив все на столе, он приглашает меня принять сидячие положение, а затем расставляет все передо мной.

— Боже, — шепчу я восхищаясь, — ты проделал весь путь до «Фабрики чизкейков»?