«Реми Мартен» - Светлана Полякова

вспомнила про Лехин мобильник. «Он жив, думала я, оглядываясь на него и набирая номер. — Он жив… Это самое главное. Мы справимся со всем… Мы обязательно справимся. Главное, что он жив…»

Теперь время cтало другим. Если до этого мне казалось, что дни летят как минуты, то теперь минута тянулась как вечность… Я жила в полусне. И этот сон был тягостным, тяжелым, смутным…

Вокруг меня ходили, двигались, что-то говорили, иногда задавали вопросы и мне, и тогда я машинально отвечала… Сама же я была там. Рядом с ним… Постоянно рядом с ним.

С тех пор как умер мой отец, я не могла избавиться от страха. Я боялась, что больше не перенесу этого ужаса, когда ничего нельзя изменить, исправить… Господи, за что теперь?

Ощущение вины было снова таким явным, как будто все происходило из-зa меня…

Все эти дни, такие томительные и длинные, я провела в больнице. Как в песенке «Наутилуса»: «Я пытался уйти от любви, я брал острую бритву и правил себя…»

Я тоже смотрела на белый потолок, искала там надежду и хотела быть с ним… Сейчас все мои поступки казались мне омерзительными, глупыми. «Господи, — говорила я, — какая разница, кто он?… Я умру, если никогда больше не увижу его улыбки. Я умру, если никогда больше…»

— Саша, вам надо отдохнуть…

Я вздрогнула от мягкого прикосновения к моему плечу.

Обернувшись, я увидела незнакомую женщину. Она была невысокая, с короткой стрижкой, и ее глаза были похожи на Витькины.

— Я Аня, — сказала она. — Я его мать… Вы идите домой, я посижу…

— Я не могy, — сказала я, и мне показалось, что мои слова она не расслышала, так тихо получилось.

Поэтому я повторила громче:

— Не могу…

— Сашенька, когда он придет в себя и узнает, что я не уберегла вас, что вы заболели, мне не найти оправдания! Все будет хорошо… Но вам надо выспаться. Успокоиться… — Она нежно дотронулась до моего плеча. — Честное слово, все будет хорошо, — повторила она.

Я кивнула. Не отводя взгляда от его лица, я все-таки встала.

И снова опустилась на стул.

— Я уйду, когда это произойдет, — упрямо сказала я. — Когда он придет в себя, я правда пойду домой… Но не сейчас…

Она долго смотрела на меня, потом обняла и погладила по голове.

Как ребенка. Как своего ребенка…

Я была снова девочкой. Мой Волк умирал. Я держала его за лапу и сидела на корточках, не обращая внимания на то, что дьявольски холодно и в голосе вьюги явно слышатся завывания вепрей-оборотней.

— Не умирай. — просила я. — Пожалуйста… Я не смогу без тебя… Ты же сам слышишь — они за нашей спиной. Кто же меня защитит от них?

Я опустила голову, зарывшись лицом в его мех. Мое лицо растворялось в слезах, и моя душа тоже. Я хотела умереть вместе с ним. Потому что я без него — только пылинка, только легкий пух… Мой Волк становился невесомым и хотел на моих глазах превратиться в облако…

— Нет! — закричала я. — Нет! Пожалуйста… Пожалуйста…

Я подняла глаза вверх.

— Пожалуйста, — прошептала я. — Кто-нибудь… Помогите!

Я обращалась к ним всем — к святым, к Богу, к Пресвятой Богородице. Если мой Волк умрет, а вепри-оборотни останутся, это будет неправильно!

— Ты сам говорил, что земля Твоя, — прошептала я. — Ты столько раз говорил это… Если она принадлежит Тебе, как же Ты допускаешь, что они здесь сильнее нас? Я не хочу подчиняться им, я хочу быть Твоим созданием! Ты слышишь меня? Ты слышишь…

Из последних сил я держала Волка, крепко вцепившись в него.

— Если ты все-таки твердо решил превратиться в облако, забери меня с собой…

Я все еще держала его за руку. Рука дрогнула. Или мне просто показалось? Может быть, это только продолжение моего сна?

Я открыла глаза.

Его веки дрогнули.

Сжав покрепче его ладонь, я прошептала:

— Доброе утро, любимый… Доброе утро. С возвращением…

Он открыл глаза и долго смотрел на меня, все еще находясь там, за чертой бытия.

— Знаешь ли ты, как я люблю тебя? — сказала я и улыбнулась ему. — Никогда больше не оставляй меня одну… — И повторила: — Никогда… Без тебя слишком страшно.

Он все еще смотрел на меня, пытаясь понять, откуда я взялась, и вдруг улыбнулся. Одними уголками губ, но мне и этой улыбки было достаточно, чтобы почувствовать себя счастливой.

Первый раз за долгое время я спала без снов. Ничто не беспокоило меня, как ребенка. Проснулась я поздно — от вкусного запаха кофе, который разносился по всей квартире, и втянула в себя этот аромат с наслаждением.

Потом я нехотя встала, оделась и вышла в небольшую кухоньку. Леха варил кофе. Услышав мои шаги, он обернулся.

— Откуда ты взялся? — спросила я.

— Меня попросили с тобой посидеть, — объяснил он. — Пока не придет из больницы Аня. Или твоя мама… Ты же упала там… в коридоре больницы.

— Упала? — удивилась я.

Я ничего не помнила. Только Витькины глаза, сначала мутные, а потом вернувшиеся, и потом — как я встала, вышла в коридор, чтобы сказать Ане…

Значит, там я и упала. Кошмар какой-то…

— Ты как, лучше?

— Лучше, — кивнула я. — Совсем хорошо…

— Будешь кофе? Я его на горячей плите варил. Разогрел железяку и поставил без…

Он запнулся.

Я тоже прикрыла глаза. Наверное, слово «газ» еще долго будет у нас под запретом.

— А так даже вкуснее, — сказала я, взяв себя в руки и улыбнувшись. — Как самый настоящий кофе получился… Который вообще варят на раскаленном песке. Кстати, доброе утро!

— Ага, — кивнул он. — .Доброе…

Я умылась ледяной водой, чтобы прийти в себя. Посмотрела в зеркало и невольно ужаснулась. Теперь мои щеки исчезли… То есть я так похудела, что напоминала уже не маленького откормленного ребенка, а древнюю старуху, лет пять перед этим сидевшую на строгой диете. Ладно, кисло улыбнулась я, в конце концов это не главное… Это ведь и на самом деле было сущей ерундой. Смирившись с новым обликом, я прошла в кухню и села за стол.

— Он пришел в себя, — сказал Леха. — А Марченко подал заяву в ментуру… Только ни фига не выйдет. Кажется, они склонны пришить твоему Витьке попытку самоубийства…

— Пусть они делают что хотят, — отмахнулась я. — Мы уедем отсюда. Я… Знаешь, Леха, я не хочу с ними связываться. Сейчас все обошлось, а потом? Что будет потом?

— Ты их боишься…

— Да, — кивнула я. — Я боюсь… Когда я сидела там, в больнице, и думала, что он умирает,