Эта башня во мне - Надежда Викторовна Ожигина

испод, здесь Маргарита права. Но могу заглянуть к тебе в гости и послушать мелодию здания. А хочешь, устроим скрипичный концерт для твоих арендаторов и постояльцев. Музыка – очищает! Я в это верю, и ты поверь. Все еще можно исправить, Даша.

Простое русское имя привело Кудринку в чувство. Она заморгала, часто и жалко, силясь поверить в сказку. В то, что придет добрая девушка, попиликает немного на скрипке – и душа воспылает любовью к ближнему, а аура башни засияет во тьме.

Инфантильность Кудринки была круче моей, а ведь музыкальные люди очень часто отказываются взрослеть, мотивируя уход от реальности игрой в непризнанных гениев.

Наверняка, просто сто пудов, Кудринка обращалась к сестрам. И башни ей помогали, по доброте душевной вмешиваясь в чужие разборки. Такие, как МИД и МГУ, деятельные и упертые, сделали до фига и больше, чтобы вычистить дом на Кудринской площади. Но в решающий момент активного действия, когда нужно было приложить усилие, Долли вставала в позу, закатывала глаза и говорила «ой, ну все!». Мол, это ничего не исправит, и ей не хочется никого напрягать. Пусть уж идет как идет.

Если так, то Ленин не прав. И кухарка не способна управлять государством. Впрочем, это было доказано и без страданий Дарьи Сорокиной.

Оставив Пятую в приятных мечтаниях, что снова кто-то возьмется за дело, вообще-то доверенное лично ей, я покинула центральный корпус. Из-под шпиля меня выпустили без проблем, лифт подчинился, поехал вниз. Видимо, здание МГУ признало во мне родную душу, представителя древнего племени.

В парке не нашлось и следа Юэ Луна. Не то чтобы истово верила, что красавчик-Китаец будет ждать у порога, как оставленный у магазина пес. Просто хотелось его увидеть, полюбоваться чеширской улыбкой и продолжить прерванный разговор. О Мураками, литературе вообще, о музыке и прочих интересных вещах. Прикопаться к имени, расспросить о драконах, которых расплодилось вокруг так много, что начинало подбешивать.

Увы, вместо этих интересных вещей, я устало села в вагон, пытаясь принять всю информацию, что дал мне визит в МГУ.

Подземка пела, гудела рельсами, пристукивала ксилофоном на стыках. Механический голос объявлял, объявлял… Предупреждал и просил быть внимательнее. Но кто же слушает объявы в метро!

1.

В знаменитом банкетном зале, под часами, на тринадцатом этаже ночное собрание Домов Изнанки перетекло сначала в завтрак, потом в разгульный обед, но ощутимых результатов не принесло. Петр Иванович Кондашов благосклонно кивнул музыканту, самому стойкому из нанятой труппы. Провел пальцами по белоснежной колонне, напоминавшей диковинный стебель какого-то внеземного растения, и решительно вышел на открытую террасу отеля «Пекин».

Отсюда, как писали в путеводителях, открывались альбомные виды на исторический центр Москвы, в том числе и на семь высоток, возведенных по сталинской прихоти. Кондашов выбрал террасу, с которой был различим стройный силуэт «Ленинградской».

Профукали гостиницу, иначе не скажешь. Запредельный источник силы, узел магических меридианов, издревле отмеченная земля, на которой воздвигли трансформатор с антенной, увенчанной рубиновым усилителем. Каждая из семи башен транслировала на лицевую сторону столь мощный магический импульс, что он покрывал собой территорию на многие километры в диаметре. Теперь, когда найдено седьмое со-здание, проклятая полусфера замкнулась.

Купол давил, ощутимо, даже Кондашова потряхивало. Казалось бы, задача Изнанки – новые переговоры с кромешниками, попытки отстоять привилегии. Но нет, проявился азиатский след, как-то местами, частично. Не бывает такого в темной Москве, чтоб никто ничего не видел! Обязательно попадались мелкие мушки слухов, намеки, отголоски, гремучие сплетни, дрожали на тоненьких нитях сплетенной Кондашовым шелковой сети.

А сейчас паутина молчала. Никто, ничего, ни о чем.

Как говорила Кларисса – жесть!

Клара оказалась единственной, кто добыл мало-мальски весомый козырь. Она связалась с Тамарой, скрывавшейся от брата в лесах Подмосковья. Новый любовник Тами был певцом из Южной Кореи. А на кратком письме, подброшенном в номер, Тамара запомнила вензель: переплетение диких трав и змея, ползущая среди стеблей. Кореец даже письма не читал, увидел загадочный вензель и кинулся собирать чемоданы.

Это наводило на мысль, неутешительную, опасную, но конкретика лучше догадок. Кто-то грозный в Россию пожаловал, наделенный великой силой.

Вот спроси любую нечисть России: кто таков Кондашов? Намекни парой слов на Дом Иллюзий, паутинку нарисуй в уголке письма. Кто честь отдаст, склонится почтительно, а кто и в землю мордой падет, моля о пощаде и милости. Что говорится, слава – дым, но летит впереди паровоза.

Тот кореец знал, с кем имеет дело. Он же не Грига Воронцова боялся, он испугался забавного вензеля с травками и змеюкой. А где его искать? Непонятно. Кларисса говорит, на каких-то дачах, но если Тами напугана, ее нереально выцепить. Тамара умеет прятаться, сматывать реальность в защитный кокон. Каждый день в этой гонке играет против, быть корейцу иссушенному до дна, с вырванным сердцем в обломках ребер. Ах, если б его спасти! Он бы все на радостях рассказал…

Мечты, господин Кондашов.

Весь подконтрольный Северный Жуз преданно бьет земные поклоны, но молчит, упрямо молчит! Миндальные глаза приезжих исподов расширяются при словах о змее, а подлые рты замыкаются намертво. Даже здесь, в «Пекине», в центре Москвы, травы и змеи вызывают трепет. Остальные – просто не в теме, ни кавказские кланы, ни цыганские таборы. В Доме Веселья лишь жмурятся, мол, не наша забота, гость дорогой, но если какой слушок, конечно, Петр Иванович, дурмана и девок не пожалеем, лишь бы выведать информацию!

И с Седьмой получилось глупо. Кондашов взглянул на гостиницу и мысленно застонал. Внучка Софи Вознесенской! Он ведь сразу понял, что дело нечисто, вычислил исподнюю душу, познакомиться решил, присосаться. Нужно было деликатней и бережней. Работу предложить хорошую, белую, деньгами приманить, окутать богатством. Чтобы не было нужды убегать вместе с Григом, чтобы стала Аля ручной, ластилась к хозяину, ждала подарка. Там бы и с гостиницей проблему решили, обернулась бы башенка Лицевого корпуса главной цитаделью Изнанки!

Нет же, полез напролом, голову потерял… Как жаль!

До сих пор является в сладких снах, как облизывает языком черные розы татуировки, забираясь все выше по локтю. Вкусные эмоции, запредельные. Будто не он, а она роковую метку оставила, расцарапала ноготками сердце…

Внутри банкетного зала кто-то расшумелся, поднялся грай, точно спугнули стаю ворон. Сложно с братьями из солнечной Азии и горделивых Кавказских гор, вечно бахвалятся, что-то делят, обиды древние вспоминают. Все время пытаются обмануть, не по злобе, по торговой привычке, без которой базар – не базар! Жаркое солнце, жаркая кровь, все с избытком, все чересчур. Если обед –