Близость - Ария Тес

не касается тебя, пережить его гораздо проще. Это просто слово. По отношению к тебе - приговор, который ложится на твое нутро липкой, мерзкой вуалью.

- Это все? - спрашиваю еле слышно, потому что чувствую, что нет.

Не знаю, как объяснить. Я просто это чувствую…

Демид пару мгновений молчит, а потом издает тихий смешок и слегка мотает головой.

- Не совсем.

- Что еще?

- Я - привет от хорошего друга.

- Ч-что?...

- Всем бы таких друзей, Ка-те-ри-на.

Удар током. И я сразу все понимаю…

- Он попросил тебя за мной приглядеть…

- Он попросил не просто приглядеть за тобой. Если с тобой что-то плохое случится, боюсь, никто не вывезет последствий, - он делает короткую паузу и слегка улыбается, - Так что я не только не хочу участвовать в чернухе, но и не хочу отвечать за то, что будет, если она случится.

- Он знал?

- О чем?

- Обо всем этом?

Пожалуйста, пусть нет…умоляю, пусть не знал…

Воланд - последний оплот моих надежд. Я боюсь, что он знал и тоже предал меня, но когда Демид мотает головой, я выдыхаю жуткое напряжение и снимаю с сердца гирю.

- Нет, но ему и не нужно знать. Он обо всем догадался сам.

Потому что он умный.

И он обо мне позаботился.

Какой же ты Дьявол, если позаботился обо мне, даже если я не просила?…

Дверь на террасу снова открывается, и к нам вторгается организатор вечеринки.

- Катя, блин! Вот ты где! Что за дела?! Через пять минут твой выход!

Я растерянно моргаю, киваю и иду следом, но перед тем, как уйти следом, оборачиваюсь и тихо спрашиваю.

- Кто он, Демид?

Но вопрос остается без ответа…зато взгляд говорит: ты сама скоро все узнаешь.

И я надеюсь, что так будет.

Очень надеюсь…

***

Я никогда не боялась сцены, но сейчас, когда я выхожу на нее, все меняется.

Мне аплодируют. Меня встречают криками. Улыбками. А я вижу их, как оскалы.

Иду на ватных ногах к микрофону, озираюсь.

Сердце колотится в груди.

Начинается музыка. Я ее хорошо знаю. И песню я тоже хорошо знаю - что-то веселое, зажигательное, современное. Но…я не чувствую радости. Поднимаю глаза на второй этаж и вижу «своих», которые на деле оказались хуже, чем чужие. Они смеются, говорят, бросают на меня взгляды и хлопают в ладоши, а я представляю, как они так же веселились, пока разрушали мою жизнь.

И как филигранно, да? С какой отдачей? С какой интенсивностью и готовностью пойти на все ради хозяина.

Нутро окатывает горьким вкусом предательства. Жестокого предательства людей, которых ты считал своими друзьями…

Воланд был прав. Они не мои друзья и ими никогда не были. Они его друзья. Его…

Перевожу взгляд на Золотова. Он, не мигая, смотрит на меня. Он водит по мне своими липкими щупальцами, и я чувствую, как медленно раздевает меня, отчего тошнота подкатывает к горлу.

Песня переходит на припев.

Я отчаянно бросаюсь к Дамиру, но…его здесь снова нет. Физически только, но не по-настоящему.

Моего Дамира нет. Того, кто смотрел каждое мое выступление. Того, кто не мог отвести от меня взгляда.

Сейчас он вообще не обращает внимания. Сейчас он весь погружен в Настю.

«Она не твоя подруга! Глаза разуй»

И я разуваю. Поздно, конечно, но лучше поздно, чем никогда, да?…

Подруга бы так не поступила. Никогда не поступила бы…Да, я сама согласилась, но она женщина. Она знала, что в этот момент, когда я говорила свое тихое «да», внутри меня разрывало на части. Я могла бы списать отсутствие реакции у мужа на то, что он - мужик и вообще ничего не видит дальше своего носа, но Настя?…она все знала.

Она знала все.

И делала. И шла. Думаю, даже наслаждалась, как сейчас наслаждается, когда мой супруг гладит ее по колену и что-то шепчет на ухо.

Вот так просто и так сложно.

Я прекращаю петь и утыкаю холодный лоб в горячее предплечье. На меня накатывают чувство. На меня наваливается осознание…

Все кончено.

Это точка.

И не потому, что он больше не смотрит на меня. Не потому, что не поддерживает. И даже не потому, что он мне изменял. А потому что это он убил нашу близость.

Он.

Дамир самолично впустил в нашу жизнь змею, которая отравила все, и нет пути назад. Я знаю, что тоже поддалась его влиянию, но…я очень сильно боялась потерять семью и последнего близкого человека, поэтому искренне считала, что должна сделать все, чтобы спасти нашу любовь, а он…он ее предал. Ради своих желаний, которые просто стали важнее чего-то общего.

Чего-то нашего.

Наверно, я ее тоже все-таки предала, но я предала ее во имя, а он вопреки. Как ни крути, но это правда…

Зал затихает.

Музыка останавливается.

Слышу, как люди вокруг перешептываются, кто-то даже спрашивает: может быть, ей плохо?

И ей действительно плохо.

Она окончательно поняла, что нет ничего, и цеплялись ее пальцы за призрак, которого не удержишь ни голыми руками, ни чем-то другим.

Это просто невозможно.

Прошлое растворяется и уходит окончательно в софитах Москвы, а когда я поднимаю глаза, то снова вижу ее.

Она сидит за барной стойкой. Я вижу ее тугую грудь и изящную ножку в глубоком разрезе подола платья красного, как кровь.

Моя кровь. Или моего сердца. Или моей любви. Хотя…разве это не одно и то же?…

Москва мне ухмыляется. Поднимает красивый бокал с дорогим шампанским и слегка кивает, мол, это тост за тебя, дорогая! И я вижу в ее оскале все: дорогие сумки, машины премиум-класса, блага. Я вижу Арбат, Цум, дорогие клубы, хорошую недвижимость. Я вижу здание МГУ, сияющее во тьме ночи сотней огней, и сотни других огней, которые скачут-мигают-манят, или просто слепят? Хороший вопрос. Или просто слепят…

Перевожу взгляд на пианино.

Надо уходить красиво, как говорил Рома Зверь, и я, пожалуй, уйду красиво с арены, где больше не за что сражаться…

Подхожу и сажусь. Раньше я любила играть, но после маминой смерти уже нет. Честно? В последний раз я вообще играла миллион лет назад…для нее. В последний ее раз на этой земле.

Кажется, тенденция становится привычкой - играть в последний раз перед последним вздохом.

На этот раз я играю своей любви…

Я знаю так искренне больно

Когда телефонные трубки

Способны выстоять каждый нелепый второй дозвон

Я помню, как ты говорила

Что еще