Черноокая печаль - Зарина Солнцева

Думать времени не было, нащупав ранее рядом ветку ели, я покрепче ее ухватила. И, не вставая, со всей дури шмякнула его по ногам. Мужик рухнул на спину.

Но я по-прежнему осталась слабой девкой. Едва ли смогла отползти, как этот гад ухватил меня за ногу и залез сверху. Влепил одну пощечину.

— Ах ты ж... сука! Да я тебя! Подстилка беровская!

Замахнулся за второй, и тут я словила его взгляд. Такой злобный, лютый и в то же время трусливый, крысиный.

— Смотри мне в глаза, тварь!

Крикнула я на него, и тот непонимающе застыл. Одного мгновения мне было достаточно, дабы поймать хотя бы одну нить, что вела от его разума. Это оказалась нить из спиной косы. По опыту я знала, что если порву с уровня шеи, он задохнется к чертям собачьим. Оттого резко скользнула вниз. Ровно до того стыка, как она раздвоилась на двое. И, не мешкая ни секунды, дернула ее что есть силы, обрывая ко всем чертям бездны!

— Аааа!!!

Заорал мужик, ощутив лютую боль в ногах, и, потеряв равновесие, скатился на бок, упав на землю. Он оказался пленником собственной боли, даже не представляя, что больше никогда не сможет ходить.

Но первое, что я сделала, это развернулась к Озаре. По-прежнему оказавшейся узницей своих материнских инстинктов, медведица сжалась в комочек, бережно качая дитя на руках. Не замечая ни стрелы в ноге, ни второй, торчащей над ее плечом в дереве. Ни жирные капли крови, что стекали с грубой раны на щеке, что оставила вторая стрела.

Подползав к ней, я аккуратно коснулась ее плеча. Будто выпав из транса, она сначала оскалилась на меня. Но потом в ее очах промелькнуло узнавание.

— Тише, милая, ну тише... — я снова глянула на ослабшего ребенка. Пуповина еще не зажила. Небось ночью родился. Или родилась. — Ну кто тут у тебя?

Видно, почуяв мой дружеский настрой, медведица спрятала клыки. Я обняла ее за плечи и прижала к своей груди вместе с детем. По щеке потекла одинокая слеза. Но я спешно ее вытерла рукавом, точно помня, что где-то неподалеку бродит Тихомир. И не время сейчас, потом наплачусь. У Третьяка в объятьях.

Набрав воздуха побольше в легких, я закричала, что есть мочи:

—ТИХИЙ?! ТИХИЙ?!

Забуянил ветер, заворчали кроны деревьев. Будто сама Леля послала мою весточку и отчаянный крик побыстрее.

Тем временем ублюдок пришел чутка в себя. Неспособный подняться на ноги, он злобно глянул на меня.

— Ты что... со мной сотворила?! Ах ты ж сука...?! Да я тебя!

Очи, наполненные злобой, пылали пламенным гневом, отдавая мне возможность вдоволь ему отомстить.

— Твои ноги пылают. Голубым огнем! Мышцо скукожилось! Кожа поползла! Воняет гопемы, чуешь?

Нет, он не мог чувствовать эту боль. Как и встать. Но его разум слушал меня, внимал моим словам и верил. Верил каждому словечку. Завизжав, он принялся тушить несуществующий пожар по своим ногам, отчаянно вереща, как свинья.

Куст злосчастного шиповника опять колыхнулся, на елинк молнией ворвался Мирон, следом за ним Тихий.

Узрев Озару, Мирон так и застыл, как прикопанный, с широко распахнутыми очами. Он глядел то на нее, то на дитя в ее руках. Обратно на нее, и снова на дитя.

Узрев его, разум молодки окончательно вернулся к ней, она задрожала всем телом, вконец почуяв холод, оставленный ночным дождем. И вернула себе голос, глядя побитым щенком на Мирона.

— Они... они схо..тели ее уби..убить... — оправдалась она, укачивая малыша на руках. — Она... мале..енькая... со..всем... я... не смог..ла... я...

Тихий поджал губы, озадаченно глядя на тихо скулящего мужика и на нас с Озарой. Я боялась того, что он скажет сейчас. Как злосчастного огня боялась. Потому что все было не так. И даже я не знало, как надо поступить сейчас, что было по совести.

Но Мирон совсем не растерялся, аккуратно, будто и не касаясь голыми стопами влажной травы, он медленно подошел к нам. Осел на колени перед Озарой и, дабы ее не испугать, медленно протянул руку к ее виску, убрав пушистую прядь с засохшей кровью за ушку.

Озару бил озноб, из широко распахнутых глаз текли ручьи слез. Кровила рана на щеке и на ноге, но взгляда с бера она не свела. Мирон опустил руку ниже, аккуратно огладив большим пальцем лобик новорожденного.

-Кто тут у нас?

Мы, казадось, с медведицей сжались одновременно. Но теплота, с коей он глянул на ребенка, развеяла всякое сомнение. Пока не было понятно ничего, кроме того, что Мирон... он не обидит.

-Ди..тя..тя.

Страшно заикаясь, проговорила дитя.

Встав на пятки, бер слегка распрямился и рывком стянул с себя плотную льняную рубаху.

— Вот, — мягко потянул вещь Озаре, — дитя надо завернуть. Холодно. Заболеет еще.

Руки молодки дрожали, но вместе они крайне аккуратно завернули младенца в ткань. Палец Мирона нежно огладил края ужасного шрама на щеке медведицы. Но ничего не сказал.

Так и замерли друг напротив друга, глядя прямо в очи, с зажатым младенцем посередине. Пока крошка, видно, согревшись чутка в рубахе, хранящей тепло тела бера, звучно не крякнула.

В ответ на ее недовольное сопенье крошки раздался суровый голос Тихого.

— Забирай своих девчонок, Мирон, и уводи на дальнюю заставу к Ганне.

Дважды повторять не пришлось. Подняв на руки обнаженную Озару, что трепетно прижимала к своей груди сверток с малышко, Мирон двинулся в сторону шиповника, одарив смертоносным взглядом валяющегося на земле и пускающего пену изо рта мужика.

Тихий подошел к нему ближе, рукой остановив. Второй брат моего мужа на миг прикрыл глаза и прислушался к, казалось, успевшему замертво застыть лесу.

Что-то необъяснимое мелькнуло на его лице. Он поджал губы.

— Уходи через южную тропу у рощи берез.

Мирон непонимающе и даже чуть раздраженно приподнял бровь.

— Этот путь длинее...

— Делай, как говорю. — грубо зарычал Тихий, полоснув по нему холодным взглядом, — По тем местам в поисках рыскуют Олег и Мир, они тебя сопроводят.

Дальше противиться бер не стал, покорно отпустил голову и скрылся за кустами шиповника.

Я же обессиленно шмякнулась задом на землю с колен, только сейчас позволяя себе испуганно передохнуть.

Подойдя к потерявшему сознание мужику от перепугу, Тихий попинал того носком сапог, а потом глянул на меня с мрачным любопытством.

— Что ты с ним сотворила,