В этот раз в следующем году - Элисон Кент

— Мне это подходит. Но не всем.

Не подходит для тех, кому нужны деньги. В которых, как она поняла, он не нуждался.

— Ты упоминал объезды. Очевидно, что не в больнице.

— На горе, — он снова искоса взглянул на нее.

— И провожу за этим делом большую часть времени, которое тебя так интересовало.

— У тебя так много пациентов?

— Дело не в количестве пациентов, а самих объездах.

— Как это?

Он замялся на минуту, наверное, жалея о том, что спас её, такую болтливую.

— Многие из обитателей не выходят из дома, они не всегда больны, просто не имеют такой возможности. Кто-то просто не хочет, но все еще нуждается в помощи. Большинство из них знали моего отца, и позволяли ему помогать им, поэтому они доверяют мне в тех вопросах, в которых не доверились бы социальному обслуживаю.

Теперь она это поняла.

— По этой же причине у бабушки такой огромный сад, что одной не съесть весь урожай. Она печет десятки буханок хлеба, и всегда делает в два раза больше запеканок и замораживает их для экстренных случаев.

— Я знаю, — сказал он и допил пиво. — Она просит меня доставить их, когда не может выйти.

От его слов ей стало неловко, и по спине пробежала дрожь.

— С ней все хорошо? В смысле, мне не стоит об этом беспокоиться? Она никогда не жалуется, ты же знаешь. И сомневаюсь, что она бы мне сказала, если бы её состояние серьезно ухудшилось.

— Не о чем беспокоиться. Она здорова как лошадь. За словом в карман не полезет.

Он встал на ноги, помахал пустой бутылкой, держа ее за горлышко.

— Сейчас вернусь.

Такие клише о психическом и физическом здоровье заставили Бренну задуматься об эмоциональном состоянии Доноты.

Они разговаривали два-три раза в неделю. Иногда больше. Ничего необычного не происходило в ее жизни.

За исключением одного.

Диллон вернулся с двумя бутылками пива и поставил её пиво на стол, когда она показала ему недопитую бутылку.

— Она рассказала тебе, что я собираюсь ехать в Африку.

— Да, рассказала, — сказал он и присел.

— И ты не одобряешь это.

— Я так не говорил. Не мне судить.

— Тебе и не нужно было.

Он повернулся к ней, согнув ногу в колене на диване, и посмотрел на неё. Он заглядывал прямо в душу, его глаза ярко блестели от света огня. Они не были карими, как она сначала подумала, а золотисто-серыми, и они смотрели так, как она и хотела, чтобы на неё смотрели.

Он посмотрел вниз на свою бутылку, а затем вновь встретился с ней взглядом, перед тем как заговорить.

— Я не говорю, что ты делаешь что-то неправильно. Я думаю, что тебе будет намного тяжелее оставить ее одну здесь.

Бренна боролась с желанием вскочить на ноги, уйти из комнаты и убежать от его слов, в которых слышалось явное обвинение. В каком-то роде такая защитная реакция доказала бы, что он прав. Она уже в самой взрастила в себе вину, печаль.

Желание быть в объятиях бабули, чувствовать запах ирисок и роз.

— Я не оставляю её. Я делаю в точности, как поступила она — записалась добровольно, когда познакомилась с дедушкой. Он был врачом, ты же знаешь.

— А она была медсестрой. Она мне рассказывала.

Опять, он все о них знал.

— Мои родственники поступают сейчас точно так же. Я просто иду по семейным стопам, и делаю это с её благословения.

Он кивнул, его взгляд вновь устремился на огонь.

— Мой отец дал мне точно такое же благословение, когда я бросил практику и завербовался.

— И в итоге ты знаешь из первых уст, на что похож такой выбор карьеры.

Несколько секунд прошло перед тем, как он ответил,

— Я так же знаю, как тяжело быть в семи тысячах миль, когда у отца остановилось сердце.

Злость начала закипать у неё в крови, но она молчала, не понимая, что стало причиной таких эмоций: его слова или то, что мечта всей ее жизни забирала ее от бабули. Та самая мечта, которая лишила её родителей.

Её не беспокоил их отъезд. Ей было восемнадцать, и она была независима. Тогда она была в порядке, но сейчас…

Или не была?

— Мне жаль, что так произошло. Между вами.

Диллон пожал плечами, сделал большой глоток из бутылки, ничего не сказав.

— По крайней мере, я не буду в зоне боевых действий.

— А условия для жизни и здоровья в том месте, куда собираешься? Это другой вид войны. И ты будешь сражаться с этим в восьми тысячах миль от дома.

Значит, её дополнительная тысяча миль имеет разницу?

— Я живу в четырёх часах езды от нее сейчас. Если её сердце остановится, я уже буду слишком далеко от неё. Также, если бы ты до сих пор вел медицинскую практику в Штатах, вместо того чтобы спасать жизни заграницей…

Она остановилась. Его жизнь её не касалась. И то, что ему хуже, не заставит её почувствовать себя лучше. Это неправильно и грубо.

Он сел прямо, поставил локти на колени, руки между ног держали бутылку пива, а голова была опущена вниз.

— Я говорил себе это же дюжину раз. Я не знаю, почему это не помогает.

Она подумала о своей внутренней борьбе, о том, чтобы оставить бабушку. Затем осознала, что это касалось не только нее. Что Диллон Крейг, солдат, воин, доктор, спасатель, разделил её сомнения.

Поставив остатки пива на стол, она поднялась на ноги. С неё хватит на сегодня. Хватит сомнений, хватит переживаний, хватит позволять вине побеждать. Хватит расстраивать этого столь щедрого хозяина, потому что у неё до сих пор были сомненья.

Возле двери спальни она обернулась.

— Может дело не в милях. Может дело в неуверенности, что мы правильно поступаем.

Прошло много времени после того, как она зашла в спальню, а Диллон все еще сидел перед огнем, думая о том, что она сказала.

О выборе. О правильных поступках.

Он без всяких сомнений знал, что служить своей стране — это был зов, на который нужно было откликнуться. Он никогда не видел такой гордости в глазах своего отца, как когда он стоял с остальными членами семей, отправлявших их на войну.

Бренна была права. Дело было не только в милях, но и в выборе. И он сделал его, пока был в Афганистане, выбор, который имел последствия, с которыми ему придется жить всю оставшуюся жизнь.

Ни у кого не получилось оставить это позади. И ни у