Владелица проклятого замка - Надежда Игоревна Соколова

– Да не в конфетках дело! – он резко двинулся вперёд, уперев локти в стол. – Я просто не знал, как с тобой разговаривать! Ты была из другого теста слеплена, Ленка. Не как все.

– А ты предпочёл «как всех», – язвительно бросила я, вспомнив его тогдашних подружек – ярких, громких, таких же, как он. – Или просто я тебе была неинтересна. И сейчас-то я интересна только как «удобный вариант»!

Мы говорили всё громче, перебивая друг друга. Старая обида подростка, которого не заметили, смешалась с новой обидой женщины, которую видят лишь как пешку в игре.

– Да какой же ты «удобный вариант»?! – взорвался он, вставая. – Ты же гвоздь, а не вариант! Ты с первой минуты споришь, язвишь, смотришь так, будто я тут навоз принес на сапогах! Удобная не стала бы мне про сочинение десять лет спустя припоминать!

– А я должна быть удобной? – я тоже вскочила, чувствуя, как кровь приливает к лицу. – Должна радоваться, что великий герцогский сын почтил меня вниманием? После того как в школе сквозь меня смотрел?!

– Да я не смотрел сквозь тебя! Я боялся к тебе подойти! – выкрикнул он, и в его глазах, обычно таких самоуверенных, мелькнуло что-то похожее на растерянность и злость. – Потому что ты всегда была лучше! Умнее! И сейчас, в этом чёртовом замке, в лохмотьях, ты всё равно какая-то… королевская!

Он замолчал, тяжело дыша. Тишину нарушал только треск огня. Гнев, вино и эта нелепая, вырвавшаяся правда висели в воздухе между нами густым туманом.

– Какая же я королевская… – прошептала я, отводя взгляд, но он был уже рядом.

Он резко шагнул вперёд, его руки грубо обхватили мои плечи, и прежде чем я успела что-то понять или сказать, его губы нашли мои. Поцелуй был не нежным, а требовательным, почти злым, полным того же самого накала, что и наш ссора. В нём была ярость, досада, вино и что-то ещё… что-то знакомое и давно забытое.

И… мне понравилось. Чёрт возьми, как же понравилось. Всё внутри сжалось, а потом рассыпалось горячими искрами. Я не оттолкнула его. Напротив, мои пальцы впились в ткань его рубашки, удерживая, отвечая с той же силой.

Он оторвался первым, дыхание его было сбившимся, а в глазах читался неподдельный шок, будто он и сам не ожидал от себя такой выходки. Мы стояли, почти касаясь друг друга, в тишине, нарушаемой только нашим тяжёлым дыханием и бешеным стуком двух сердец – его и моего.

– Вот чёрт, – хрипло выдохнул он.

Я ничего не сказала. Я просто смотрела на него, чувствуя, как губы горят, а мир вокруг снова перевернулся с ног на голову.

Глава 8

Он не отпускал мои плечи, его пальцы всё ещё впивались в ткань моего платья. Дыхание постепенно выравнивалось, но в воздухе висело что-то новое — густое, звонкое, переполненное смыслом.

— Ленка, — его голос был низким, хрипловатым от вина и эмоций. — Лен. Замуж за меня. Давай. Не будем дураками.

Он говорил это не как романтическое предложение, а как приказ, как констатацию самого очевидного в мире факта. И в этой его грубоватой прямоте не было ни расчёта, ни политики. Была лишь простая, ясная решимость.

Я смотрела на него — на знакомые и незнакомые черты, на тень давней школьной влюблённости, на ярость только что отгремевшей ссоры и на тепло, всё ещё разливавшееся по губам от его поцелуя. Мысль о библиотечном кафе где-то далеко на Земле на мгновение померкла. Здесь и сейчас был он. Стас. Настоящий, сложный, неудобный и безумно притягательный в этой своей неидеальности.

— Это самое глупое предложение в моей жизни, — выдохнула я, и мои губы сами растянулись в улыбку. — Да. Ладно. Давай.

Он не засмеялся. Он просто резко, почти порывисто кивнул, как будто только что заключил самую важную сделку. И тут же, не выпуская моей руки, поволок за собой из комнаты, мимо удивлённо поднявшей бровь Марьи, вверх по холодной лестнице.

Моя спальня была не намного уютнее остального замка, но здесь горел камин, и на огромной, нелепо массивной кровати лежало сразу три толстых одеяла — единственная роскошь, которую я себе позволила.

Дверь закрылась с глухим стуком. Он повернул меня к себе, и на этот раз в его глазах не было ни злости, ни расчёта. Было тёмное, жадное любопытство и желание, которое больше не нуждалось в словах.

Первым делом он принялся за шнуровку моего платья — неумело, торопливо, ворча себе под нос, когда узлы не поддавались.

— Чёртов исторический костюм, — пробормотал он, и я фыркнула, помогая ему.

— Не нравится? Могла бы и в гобелене прийти.

— Молчи, — он наконец справился со шнуровкой, и тяжёлая ткань соскользнула на пол.

Холодный воздух комнаты обжёг кожу, но почти сразу его сменило тепло его ладоней. Его прикосновения были такими же, каким был поцелуй — не слишком нежными, но невероятно уверенными. Он не спрашивал разрешения, он изучал, словно заново открывая то, что раньше видел только мельком, сквозь школьные коридоры.

Мы спорили, мы ругались, мы бросали друг другу обвинения, и теперь вся эта накопленная энергия находила выход здесь. Это не была утончённая любовная игра. Это была битва, в которой не было победителей и побеждённых, а только взаимное, жадное признание. Я отвечала ему с той же силой, кусая его губу, впиваясь пальцами в спину, сбрасывая с него эту дурацкую, дорогую рубашку. Он смеялся — низко, глухо, прямо у меня в шею, когда я роняла его ремень со звоном на каменный пол.

На мгновение мы замерли, глядя друг на друга при свете огня, и в его взгляде не осталось и тени той школьной снисходительности. Было лишь чистое, обоюдное изумление. А потом он снова притянул меня к себе, и мы упали на груду одеял, сметая подушки.

Всё было неидеально, как и всё в этом замке. Кровать скрипела, с потолка где-то в углу сыпалась пыль, а за окном выл ветер. Но это было настоящее. Его кожа под моими ладонями, его прерывистое дыхание в моих волосах, его внезапная, сбивающая с толку нежность в тот миг, когда он, казалось, вот-вот потеряет контроль. И моё собственное тело, отзывающееся на каждое его движение, забывшее и о завещании, и о кафе, и обо всём на свете,