Царствуй во мне - Наталья Ратобор

Варвара Николаевна, не взирая на сословия, политические убеждения, партийную принадлежность, национальность и вероисповедание, служила больным. Все для нее были Божьи люди, для каждого болящего она выкладывалась по максимуму. Встречались – и нередко – сугубо озлобленные, скандальные личности. Варвара Николаевна стремилась в каждом различить образ ее любимого Бога. Это придавало силы не распаляться в ответ, не отвечать на хамство, на гадкие приставания и жалеть убогих.

* * *

Воротясь со смены в свою комнатушку, Варвара как есть, в одежде, завалилась в изнеможении на неубранную с позавчера еще кровать. Девушка непроизвольно расплакалась от напряжения и усталости.

– Не могу… не могу больше! – закусив зубами подушку, подавленно причитала она. – Боженька, дорогой, единственный, помоги, поддержи, сил больше нет! Божья Матушка, спаси нас! Валерушка, мне худо – где ты, милый?

– Варвара Николаевна, душенька, все ли с вами благополучно? – выглянула из-за занавески встревоженная соседка по комнате, медсестра Анастасия.

Увидев происходящее, проворно подсела, положила Варину голову к себе на колени и зашептала нараспев ласково, поглаживая и вороша волосы:

– Ничего… ничего. Это от усталости. Все пройдет. Война закончится. Мы с вами будем гулять по Ялтинской набережной… с солнечными зонтиками. Красивые и неповторимые. Мы затмим всех вокруг. Мы будем купаться в теплом сапфировом море и загорать… А вы поспите пока. Я вашу следующую смену возьму – ни о чем не печалуйтесь, отдохните.

– Спасибо, Настюша, – с подсохшими глазами, проваливаясь в сон, пробормотала Варя, – Ты… помолись за меня теперь… А то у меня сил нынче нет…

Раба Божия Анастасия перекрестилась и бережно прикрыла Варю пледом.

* * *

Обессиленный Валерий Валерьянович запрокинул голову на склизкий корень березы, и обделенное сном сознание тут же помутилось, проваливаясь в бездну. Шевцова опять настигли кошмары: разрывы снарядов, упавший товарищ, развороченная утроба лошади, конвульсии повешенных. Нескончаемый ад наяву врывался и в сны – никакого просвета. Всевластное чудище раскидывало щупальца, поглощало, засасывало. Внезапным дуновением ветерок принес облегчение: повеяло живительной свежестью. Шевцов устремился вослед всей душой, но настичь не выходило. Сияние обернулось знакомым образом – ясным, незапятнанным, цельным.

– Варя… Варя… – мучительно пробуждаясь, бормотал Валерий Валерьянович.

* * *

Варвара вприпрыжку догоняла поднимавшегося на пролетку Дружного:

– Сергей Александрыч! Вопросец бы решить.

Дружной заторопился:

– Нет, уважаемая Варвара Николаевна, на гигиенические материалы для лазарета у нас средств решительно нет! У вас свое ведомство – туда и обращайтесь.

– Да вам лучше меня известно – казна пуста, брать больше негде.

– У самих впритык.

– Не скряжничайте! – она решительно ухватилась за бортик пролетки.

– Ну, голубушка! Ведь вы сейчас ушибетесь! И не приведи Господь, под колеса угодите.

– Я непременно ушибусь и под колеса упаду. И вы меня переедете. И я скончаюсь в муках на ваших руках. И это останется на вашей совести, дорогой Сергей Александрович. И я буду являться вам с того света и не давать покою!

– Ах, Господи, Варвара Николаевна, не шутите так! И без того ежечасно со смертью взапуски бегаем. Вы немыслимый человек! С вами лишится рассудка и самый стойкий джентльмен.

– Ну так что же?

– Вы бесцеремонно пользуетесь моим к вам личным благорасположением!

– Несомненно, пользуюсь.

– Ну не вымогательство ли? – возмущался Дружной, спускаясь с пролетки, – благоволите следовать за мною, посмотрим, что за папирусы вы принесли мне на подпись.

Войдя в свою резиденцию и захлопнув дверь, Дружной оборотился и прищурился:

– Варенька… А я ведь давно хотел послать за вами…

– В самом деле? Как славно все сошлось.

– Варенька, голубушка, ведь… я давно влюблен. Ты – недосягаемая мечта любого мужчины.

– Вот именно, что недосягаемая. А потом – мы разве на «ты» переходили?

– Виноват, Варвара Николаевна, не смею вам перечить.

Он озадаченно потер лоб и продолжил:

– Незабвенная, неповторимая Варвара Николаевна! Не почтите за дерзость. Смиренно возлагаю к вашим ногам всю жизнь мою. Прошу вас стать моей женой.

– Сергей Александрович! Да ведь вы, кажется, женаты?

– Ну, не в первый раз… Она сбежала. Невелика потеря.

– То есть, вы хотели бы, чтобы я заняла место вашей очередной пассии?

– Ах, да что вы, дорогая Варвара Николаевна! Я бы никогда не посмел. Вы – совсем другое дело. Я всегда любовался вашей милой безыскусностью, вашей природною грацией, вашей искренностью и девственной красотой, полной женственности и одухотворенности! Вы для меня – идеал! Скажите только слово, и мы пошлем к… чертовой матери эту гадкую войну и уедем, куда пожелаете. Клянусь честью: я никому и никогда не позволю обидеть вас.

– А как вы полагаете, Сергей Александрович, если бы ваше признание сейчас слышал ваш друг Валера, что бы он сказал? Ведь он все еще ваш друг, не правда ли?

Дружной скуксился, точно проглотил хинную пилюлю. Отвернулся, часто дыша, и долго смотрел в окно тлеющим взором.

– Забудьте все, что я сказал. Просто хотел убедиться в вашей верности. Понимаете?

– Нет, не понимаю. Сомневаюсь, что это можно понять.

– Ну, неважно… Вам что-нибудь нужно из гигиенических принадлежностей? Я тотчас велю обеспечить. Всегда обращайтесь, по любым вопросам. Я к вашим услугам.

* * *

В конце июля объявился засланный по тылам врангелевских частей, добровольно вызвавшийся товарищ Гусев, оказавшийся толковым разведчиком.

Изложив в штабе наблюдения о дислокации артиллерийских частей противника и показав все по карте, он наедине обратился к комдиву о разрешении рапортовать по личному вопросу:

– Товарищ комдив. Я поперву не хотел вас тревожить… Но потом поразмыслил – вы имеете право знать.

– В чем дело? Можно без предисловий?

– Так точно. В медсанчасти противника я встретил двух небезызвестных вам персонажей.

– Прошу подробнее.

– Дружного Сергея Александровича и Варвару Чернышову.

Шевцов, отворотившись, прислонил голову к остывавшей каменке. Обернулся – совладав со скорым перестуком в висках.

– Сам видел?

– Сам.

– Мог обознаться?

– Исключено. Довольно близко был – разглядел.

– Вместе были?

– Когда застал – вместе. Товарищ Чернышова пролетку Дружного задержала – должно, в путь провожала, прощались. Была облачена медицинской сестрой, а товарищ Дружной – в форме старорежимного полковника.

– Я понял. Свободен.

– Так точно.

Шевцов, усевшись, облокотился на стол. Предстояло сверить обстоятельное донесение Гусева с данными разведотделения. Чтение карты не давалось. В конце концов Шевцов в сердцах шарахнул по столу, сломав карандаш. Сергей, Варюша… Дружной мог быть заслан шпионом Красной Армии. Но Варя? Что-то не клеилось. А что если… правда? Перебежчик? Или перебежчики? Почему вместе? Неужели… Господи, как все в жизни повторяется, – Шевцов вспомнил о предательстве Леры. Что это означает лично для него, Шевцова? Одновременная потеря лучшего друга и любимой? За что