Распятая любовь - Анна Олеговна Ковалева

не испытывал особых сожалений. Только не по этому поводу. Я отдал этой фирме все что мог и даже больше, чем следовало бы. На этом все, больше мне отдать нечего. Я растратил все свои силы, амбиции, устремления. Выжал себя досуха. Выгорел и эмоционально, и физически.

И то, что за последние пару месяцев я проиграл в суде шесть дел подряд — самое надежное тому подтверждение. Это тяжелый удар по репутации, а для меня так вообще настоящий крах. Все валилось из рук. Голова отказывалась соображать.

И я прекрасно понимал, что если все так пойдет и дальше, то меня выставят из фирмы. Поэтому решил действовать на опережение, чтобы сохранить хоть какие-то остатки гордости и самоуважения.

— Но хочу сказать, что когда решишь возобновить адвокатскую практику, то обращайся. Двери для тебя будут открыты.

Я кивнул Роберту с благодарностью, хотя и понимал, что вряд ли уже вернусь. Конкуренция в нашем деле очень высокая. Стоит чуть зазеваться — и тебя отправят на обочину.

На мое место найдутся более молодые и дерзкие, готовые рвать жилы и вцепиться конкуренту в горло зубами.

Так что обратной дороги в компанию Штайнера мне не будет. Если только создавать свою контору, с нуля. Но об этом я буду думать позже, не сейчас.

Выхожу на улицу и некоторое время просто стою, вздыхая свежий майский воздух. Вдыхаю глубоко, полной грудью. Наконец-то я чувствую себя свободным.

В столице у меня осталось лишь одно дело. Это — Лана. Не могу уехать, не попрощавшись. Хочу увидеть любимую женщину в последний раз.

Когда я в полной мере это осознал? Да хрен его знает. Может, в тот день на кухне, когда сидел и как конченный слабак жаловался ей на свою жизнь? Или когда в мой кабинет ворвался Белозерский и дал своей ручищей-кувалдой мне в морду? Хорошо, хоть дело было вечером и любопытных свидетелей нашей драки не нашлось.

Да, именно тогда до меня наконец дошло. Что я люблю и все это время любил только Лану. Только сам же отказался от нее, добровольно. И назад мне ее уже никто не вернет.

Я это видел по его глазам, по решительному настрою, с которым он на меня кинулся. Ну да, все правильно. Михаил же не дурак, отдавать свое. Это я как идиот разменял самое ценное, что было в жизни на пустоголовую шлюху в красивой обертке.

Но это только полбеды. Я бы мог еще потягаться с Белозерским, упорства мне было не занимать. Если бы знал, что у меня есть хотя бы мизерный шанс.

Но его не было. Совсем. Я его потерял в тот момент, когда ушел к Анжеле. К этой гребаной лживой потаскухе.

Господи, прошел год, а меня еще не совсем отпустило. Эта дрянь сделала аборт. Конечно, это мог быть и не мой ребенок, но и моим он ведь мог быть. Мог! По срокам все совпадало с той ночью, когда я в нее кончил, а она закатила грандиозную истерику.

И она еще смела лить слезы и ластиться ко мне, когда я зашел к ней в палату. Я даже сказать ничего тогда не смог, просто встал и молча вышел. Предварительно вдарив кулаком по стене.

Тесть попытался было меня остановить, но его я проигнорировал. Мне позарез нужно было убраться из той чертовой клиники.

Правда, вернуться пришлось, ключи от машины в палате оставил. И очень вовремя вернулся. Успел подслушать разговор тестя с его ненаглядной доченькой. А то непонятно сколько еще времени бы ходил как олень-семилеток.

— Ты что натворила? — шипел на дочь Серов. — Совсем ополоумела?

— Пап, — ныла она. — Я же чуть не умерла. Неужели вам совсем меня не жалко?

— А тебе ребенка не жалко было? — рявкнул он.

— Да не могла я его оставить, — взвизгнула жена. — Я Глебу сразу говорила, что не буду рожать сама. Да и вообще, — короткий всхлип. — Не уверена, что ребенок был от него.

— Анжела, какого…?

На этом моменте я вошел в палату. Мне тоже было интересно, какого хера тут происходит.

Дальше начался просто кошмар. Истерики, слезы, сопли Анжелы. Разоралась до такой степени, что пришлось ей успокоительное вкалывать.

А потом были долгие и тяжелые разговоры с тестем. И тещей, которая скакала возле доченьки как недорезанный кенгуру.

На меня пытались давить, но не вышло. Раскопал даже с помощью нанятых людей сексуальные и не только похождения моей супруги. Ткнул родителям Анж потом этими бумагами. С намеком, что в случае чего обнародую их прямо в зале суда.

В итоге согласились разойтись миром. Быстрый развод без раздела имущества и возвращение Анжелочки в родные пенаты.

И вот вроде бы все сложилось для меня относительно удачно, но внутри словно что-то сломалось, необратимо повредилось.

И это было страшно ощущать. Поэтому и цеплялся за Лану, сидя на их с мужем кухне, цеплялся как утопающий за спасательный круг. Искал точку опоры, чтобы опереться и не ухнуть в бездонную пропасть с концами.

На мгновение возникла сумасшедшая надежда на то, что может быть, все еще можно исправить. Что не так уж ей и нужен Белозерский. Что мы могли бы попробовать еще раз. Но нет. В глазах цвета молочного шоколада мелькнула только мимолетная жалость. А еще неловкость от возникшей ситуации. Следов былых чувств там не было и в помине. Да и глупо было этого ожидать.

Так что я остался один на один со своими проблемами и своей любовью. Может, она была жалкая, ущербная, ничтожная, но все же она была. И медленно, день за днем глодала меня изнутри.

Михаил настоятельно советовал мне валить из города, но я отказался. Все что у меня осталось — это работа в фирме, на алтарь которой я положил слишком много, чтобы убегать с поджатым хвостом как побитый щенок.

В итоге мы пришли к консенсусу: пока я не лезу к Лане, он не трогает меня. Собственно, слово я держал. Частично.

Близко к бывшей не подходил, но издали наблюдать мне помешать никто не мог. На некоторое время даже почувствовал себя долбанным сталкером. Я приезжал к ее салону, наблюдал за тем, как Лана приезжает и уезжает. Знал, куда и когда она ходит на обед. Иногда отправлялся в то же кафе, но немного заранее, чтобы сесть за дальний столик и иметь возможность полностью ее рассмотреть.

Оторвался от этой привычки с трудом. Когда понял, что начинаю немного съезжать крышей. А ведь еще приходилось пересекаться и на общественных мероприятиях, разных деловых ужинах,