Любовь моя, Анайя - Ксандер Миллер

— Национальный форт — был назван в честь цитадели, возведенной на вершине холма, и славился прекрасным видом на залив. На склоне концентрическими кругами располагались тысячи жилых домов, а внизу, вдоль центральной улицы, выстроились десятки деловых зданий. Но когда поверхность холма Фор-Насьональ содрогнулась от подземных толчков, целый район растаял, словно сон. Холм и равнину под ним накрыла лавина разрушений, и завалы сравнялись по высоте с телефонными проводами, растянутыми на столбах.

— В Порт-о-Пренсе есть районы, которых никогда не было на картах, — промолвил Озьяс. — Но теперь их нет и на земле. Нынче от них остались одни названия, и только.

Старик вернулся к себе и не выходил из дома три недели. Варил кофе при свете звезд и провозглашал, что бруэтье умер и в этом мире, и в его сердце. А потом лег в траву, как тифозный больной, который уходит в заросли, чтобы умереть в одиночестве. Соседи посылали к нему детей с яйцами и хлебом, но Озьяс прогонял их до тех пор, пока они не перестали приходить. Дети слышали, как старик с кем-то разговаривает: его собеседником был петух Ти-Зом. Весь день шел спор насчет домашнего распорядка и ужина. Спор продолжался долго, но Ти Клис победила даже из могилы.

Однажды после обеда Озьяс прикончил бутылку рома «Барбанкур», которую хранил семнадцать лет, и начал разговаривать со своей отсутствующей ногой.

— Ты где, трусиха? — старик обвинял ногу в неумелости и возлагал на нее ответственность за свою теперешнюю хандру. — Он взялся за то дурацкое дело, чтобы найти ее. А она дожидалась нас! — Он сидел в темной кухне, хлеща ром прямо из бутылки. — Если б только была цела моя нога! — воскликнул Озьяс. — Будь у меня вторая нога, я бы спас его. Я бы спас их обоих.

* * *

Прежде сад Озьяса был гордостью Мон-Нуа, он славился своими сочными помидорами и толстыми баклажанами. Но когда Анайя наконец приехала сюда в июне, она обнаружила, что грядки заполонили сорняки, а виноград, разросшийся на шпалерах, одичал. Когда-то фруктовые деревья Озьяса были украшены корягами, цветными стеклышками и зеркалами, а теперь все это валялось у корней среди паданцев. Было заброшено даже драгоценное дерево кешью, а огромные яблоки гнили на земле.

Просо так вымахало, что его высокие желтоватые метелки доставали почти до карниза дома. Анайя едва могла разглядеть строение среди зарослей, не говоря уже о старике, но знала, что Озьяс где-то здесь, потому что он велел непрошеному гостю убираться.

— Ты даже не знаешь, кто это, — ответила Анайя.

Из-за дикого винограда высунулся пятнистый боевой петух в три фута ростом. Он угрожающе покосился на Анайю, зазвенел медными колокольчиками на шпорах и двинулся через двор. Вслед за ним появился Озьяс, без рубашки, настоящий коротышка на фоне выросшей травы. Старик размахивал длинной садовой мотыгой.

— Ти-Зом, — закудахтал он. — Пистолетик! Детонька моя! Касатик!

Петух остановился и обернулся. Озьяс сунул руку в карман.

— Ты ведь не плохой мальчик, правда? — спросил он, протягивая птице полную ладонь кукурузы. — Ты знаешь, что это мир вокруг плохой.

— Он похож скорее на сторожевого пса, чем на петушка, — подала голос Анайя.

Озьяс поднял голову. Правый глазу него был мутный и белый, как жемчужина.

— Зом был настоящим убийцей, — проговорил он. — Истинный боец. Маленькое чудище Папа Пикана. Но теперь он мой, и мы больше не деремся, верно? — обратился он к петуху.

— А где Пикан?

— Погиб при землетрясении. — Озьяс посмотрел на птицу. — Вот так я и заполучил его проклятого петушка, — старик протянул руку, и птица приблизилась к нему. — Ты оказался хорошим другом. Был рядом с ним до самого конца.

— Озьяс, — промолвила Анайя, — ты что, не узнаешь меня?

— Глаза уже не те, что раньше, — ответил Озьяс. — Доктор говорит, что даже мои катаракты страдают глаукомой. Но и на этом полутемном склоне, и при таком плохом зрении, и несмотря на то что ты сильно изменилась, — он наконец набрался храбрости и посмотрел ей в лицо, — я все равно вижу, что это ты.

Анайя продемонстрировала ему проплешину на голове.

— Волосы там больше не вырастут, — сообщила она. Потом показала длинный пурпурный шрам, пересекающий голень. — Я чуть не потеряла ногу.

— Я имею в виду не эти перемены, — ответил старик.

— А какие?

Глаза Озьяса затуманились.

— Ты похожа на женщину, которая выплакала все свои слезы.

Анайя обняла его. Она задержалась в крепких объятиях калеки, вдыхая запах пота с его волос.

— Я пытался, — начал Озьяс. — Я любил его.

— Знаю, — ответила девушка. — Я тоже его любила. Озьяс отвел ее в огород.

— Мы стояли вот здесь, когда начало трясти.

У Анайи было ощущение, что она стоит на следах Зо. Тут, на склоне горы, она чувствовала себя ближе к нему, чем последние пол года.

— Все, чего он хотел, — это найти тебя. Зо взял бруэт только затем, чтобы было на чем привезти тебя домой. Но превратить его в скорую помощь? — Озьяс покачал головой. — Это была моя идея. Это я его заставил. Принудил его, как осла за подачку, провезти нас через полгорода.

Старик и девушка стояли плечо к плечу, созерцая сумеречный пейзаж.

— Видела бы ты, — продолжал Озьяс. — Его последний пробег был невыразимо прекрасен. Какая стать, какая техника! Как он двигался, везя последний в жизни груз! — Он взглянул на Анайю. — По сосредоточенности и целеустремленности, по плавности шага никто с ним не сравнится. — Старик поведал, как Зо в одиночку втащил по склону Аллигаторова канала бруэт с четырехсотдвадцатикилограммовым грузом. — Я снова и снова делал подсчеты. Угол наклона был таков, что одолеть его могла скорее летящая птица, чем человек на двух ногах.

— Вы добрались до больницы?

— Да.

— Mw pa kompran[132].

Озьяс рассказал об очевидцах подвига Зо, которые уложили его в повозку после того, как он упал, и довезли до конца пути.

— Что случилось в больнице? — спросила девушка.

— Я на пять минут закрыл глаза. Всего на пять минут! А Зо уже готовился лезть за тобой в класс. Каску надел, как последний дурак! — старик покачал головой. — Там была смертельная ловушка. Тебе это известно куда лучше, чем мне. Подземные толчки не прекратились.

— Почему ты не остановил его, Озьяс?

— Думаешь, я не пытался? Ты ведь знаешь, что это был за человек! Не готовый идти на компромисс. Зо презирал полумеры и постоянные маленькие поражения, которых требует от нас этот остров. У него было твое расписание занятий, и он уверовал в него, как иные веруют в Священное Писание.

По деревьям пробежал ветерок, и на землю с