Любовь на проводе - Б. К. Борисон

В её уверенных движениях, в лёгкости, с которой она обращается с тяжёлым оборудованием, есть что-то завораживающее. Она быстро и ловко подводит вилы под раму, потом, устроившись в кабине, сдаёт назад, обернувшись через плечо — шея красиво выгнута, ладонь лежит на подголовнике. Я вспоминаю вкус её кожи в ямке под ухом, биение пульса — и вынужден срочно думать о Джексоне и его катастрофе с пудингом, чтобы не выдать себя посреди улицы. С пиццей в руках.

Она опускается на колено у переднего колеса, а я задираю голову к серому небу.

— Переживаешь за машину? — кричит она, приняв мой взгляд за что-то разумное.

— За мозги переживаю, — бурчу.

Не верю, что завожусь от того, как она грузит мою машину в эвакуатор.

— Что?

Опускаю подбородок. Она смотрит на меня из-под колёсной арки.

— Ничего. Всё нормально.

— Ещё чуть-чуть — и готово, — откликается она.

— Не торопись.

Через минуту она подходит ко мне — щёки розовые, на носу пятно мазута. Я стираю его большим пальцем, и в груди будто роем шевелятся пчёлы.

— Пошли, подвезу тебя до мастерской.

Вряд ли безопасно оказываться с ней в замкнутом пространстве, но я иду следом и забираюсь на пассажирское сиденье, прижимая к коленям пиццу, как спасательный круг. Когда Люси садится рядом и захлопывает дверь, я только сильнее сжимаю коробку.

Она пытается завести разговор по дороге, но я занят тем, что учусь существовать рядом с ней. Каждый раз думаю, что встречу её спокойнее — и каждый раз ошибаюсь. Я ищу в её жестах знаки, как одержимый, и не нахожу в них никакой логики.

В голове до сих пор прокручивается момент, как я довёл её до оргазма в кладовке: её дыхание у моего уха, бёдра в моих ладонях, улыбка, когда она скрылась в коридоре, смех в кабине «Струн сердца» после. У меня никогда не было этого «после» — возможности наблюдать, как румянец медленно сходит, как она встречает мой взгляд и тут же отводит глаза, сидя рядом, делая вид, что мы не осквернили имущество станции.

Я шевелюсь, и кожа сиденья предательски скрипит. Уже несколько дней я пишу ей каждый час, как мальчишка, дёргающий за косички, лишь бы она не забывала обо мне. Я не знаю, как хотеть большего. Не знаю правил. Не знаю, что дальше. И никогда прежде не хотел разбираться.

Где-то на третьем светофоре Люси замолкает, и тишина только усиливает напряжение. Пару раз я пытаюсь придумать, что сказать, но мысли ускользают.

Когда она сворачивает в сервисный бокс мастерской, коробка с пиццей в моих руках уже смята в хлам. Люси хмурится, глядя на руль.

— Дай мне пару минут, и я отвезу тебя домой, — говорит она, мотор всё ещё гудит. — Нужно только снять твою машину с платформы.

— Не обязательно.

— Ещё как обязательно, — она усмехается, но как-то натянуто. — Если оставлю, дверь не закроется.

— Я о том, что тебе не обязательно меня везти.

В мастерской пусто, свет приглушён. Похоже, она приехала за мной уже в конце смены. Ей, наверное, хочется домой.

— Поняла, — тихо отвечает она, всё так же глядя на руль. — Можешь поймать такси у входа. Утром дам знать, что с машиной.

Она уже берётся за ручку дверцы, но я перехватываю её, захлопываю, чтобы перегородить путь, уперев ладонь в стекло.

— Люси.

— Что? — она отводит взгляд, насколько позволяют тесные три фута кабины.

— Посмотри на меня.

— Не хочу.

— Пожалуйста, — выдыхаю я, отпуская дверцу и мягко приподнимая её подбородок большим пальцем. — Знаю, что вёл себя… неправильно. Но, пожалуйста, Люси.

Её взгляд резко встречается с моим. Наши лица всего в паре дюймов, и я вижу каждую переливчатую тень в её зелёных глазах.

— Привет, — выдыхаю я, и прочие мысли тут же растворяются.

Она смотрит без особого энтузиазма, губы плотно сжаты:

— Здравствуй.

— Я не говорю правильных вещей.

— Это у тебя часто бывает, да?

— Потому что ты меня сбиваешь с толку, — признаюсь, надеясь, что она увидит, насколько всё это для меня серьёзно.

Может, если открыться, она подскажет, что вообще происходит и как мне перестать косячить.

— Я весь как наизнанку вывернут, Люси.

— Из-за кладовки?

— Из-за многого. — в бок впивается край коробки с пиццей, радио плюётся помехами, мотор грузовика гудит под нами, а я опять теряю контроль. — Да, и из-за кладовки. Из-за того, что я поцеловал тебя и хочу сделать это снова. И ещё из-за того, что уже десять минут сижу, скрывая, что у меня на коленях пицца с ананасами, но, кажется, это уже очевидно.

Её брови взлетают. Она переводит взгляд на коробку, потом снова на меня:

— У тебя пицца с ананасами?

Я киваю, раздражённый самим собой:

— Да.

— Но ты же говорил, что пицца с ананасами отвратительна.

— Так и есть.

— Тогда зачем ты её взял?

— Потому что ты сказала, что это твоя любимая. — признаюсь. — И я хочу, чтобы твоё любимое стало и моим любимым.

Потому что, когда парень за прилавком спросил, что положить, я выпалил «ананас» даже не думая. Потому что мозг перестроился и теперь думает только об одном — и этот человек сидит рядом со мной, в кабине эвакуатора, с выражением, в котором смешаны удивление и лёгкая насмешка. Я не привык позволять себе чувствовать. Не уверен, что мне это нравится.

— Не смотри на меня так, — стону я. — Вот почему я хотел это скрыть.

— Как так?

Я касаюсь пальцем уголка её губ, она безуспешно пытается спрятать улыбку.

— Вот так. — опускаю руку на колени.

— Прости, прости… просто… — она пытается стереть невидимую улыбку кончиками пальцев, но выходит плохо. — Ты забавно страдаешь из-за пиццы с ананасами.

— Потому что это стыдно.

— Совсем нет. — её улыбка расползается шире. — Это мило.

— Прошу, не называй меня милым.

— Хорошо, тогда ты — симпатичный.

Я стону и откидываюсь на своё место.

Она придвигается ближе, кладёт подбородок мне на плечо:

— Ты ведь всё ещё влюблён в меня.

Я кошусь в её сторону:

— Очевидно.

— Не делай такой кислый вид, — смеётся она, пытаясь изобразить серьёзность, но губы всё равно дрожат. — Ты влюблён в меня и в мою пиццу с ананасами.

— Это вышло случайно.

— Ну конечно.

— Я просто проверяю теорию.

— Ага.

— Наверняка она отвратительная.

Она моргает:

— Пицца, я имею в виду. Не… ты… не то, что я к тебе чувствую.

Я сам слышу, как по-идиотски это прозвучало.

Кто этот человек и почему его мозг не дружит с языком? Я ведь работаю с людьми, умею говорить, но стоит остаться с Люси наедине —