Рыцарь Спиркреста - Аврора Рид

Ненависть в ее глазах отбивает у меня охоту отрицать что-либо из того, что она только что сказала, поэтому я этого не делаю.

— Слушай, я знаю, что облажался, ясно? Но я ведь тоже не робот! — Я наклоняюсь вперед, понижая голос. — Она и меня обидела, знаешь ли!

Араминта сужает глаза, но молчит, как будто ждет объяснений.

Поэтому я тороплюсь объяснить, пока она не ударила меня, а она, похоже, очень этого хочет.

— Она сказала, что занималась со мной сексом только для того, чтобы избавиться от меня, а потом она не могла — она даже не хотела видеть мое лицо, пока мы… По крайней мере, я занимался с ней сексом, потому что это была она, потому что я хотел этого — она же едва могла заставить себя посмотреть на меня. Как ты думаешь, каково это было?

— Очевидно, что это было дерьмово, — признает Араминта, — но в контексте происходящего это вполне логично, ты не находишь? А если рассказать всем, что вы трахались только для того, чтобы выставить ее в дурном свете, ей ведь не станет легче от всего этого, правда?

— Я не пытался заставить ее оглядываться, я…

Но Араминта прерывает меня. — Правда, Эван, в том, что ты всегда хотел ее для себя, а поскольку ты слишком труслив, чтобы признать это, ты просто предпочел бы, чтобы она не досталась никому другому, поэтому ты превращаешь ее жизнь в ад, чтобы в ней не осталось ничего, кроме тебя. В конце концов, ты добился некоторого успеха, потому что она доверилась тебе настолько, что сказала, что получила эту работу, и даже как-то соизволила переспать с тобой, а ты умудрился испортить обе эти вещи, и все ради чего? Чтобы сохранить хоть какую-то власть над ней, пока есть возможность? И знаешь что? Твой подход "выжженной земли" не заставит ее полюбить тебя — ты просто все разрушишь.

Мне начинает надоедать, что все называют меня трусом, но я не говорю об этом Араминте. Вместо этого я вздыхаю и говорю: — Что же мне делать?

Араминта моргает. — Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, как мне достучаться до нее? Я был мил с ней у себя дома, и мне было приятно, я хранил ее тайну и предлагал ей остаться у меня, чтобы она могла продолжать ходить на ту работу, а потом, когда все наконец-то наладилось и мы стали целоваться, она просто повернулась и сказала, что это все ужасная ошибка, она была пьяна, она пожалела об этом и ей нравится кто-то другой. Что же я тогда делал не так?

— То, что ты был с ней мил один гребаный раз, не означает, что она автоматически обязана тебе своей полной и безграничной любовью, Эван! Боже мой, ты что, ребенок? Неужели ты не можешь быть с ней милым только потому, что она тебе действительно нравится и ты хочешь, чтобы ее жизнь была хорошей, а не потому, что ты чего-то от нее ждешь?

Я опускаю глаза, стыд пылает на моем лице. — Я могу, но…

— Но что? — огрызается Араминта. — Но ты получаешь все, что хочешь, так почему же Софи должна быть другой?

— Я этого не говорил.

— Тогда что?

В конце концов, я говорю ей правду, и она звучит еще более жалко, чем кажется. — Но это чертовски больно.

— Правда? — Араминта встает и взваливает на плечи свою сумку. — Больно, Эван? Это трудно и больно — работать ради чего-то, чего ты хочешь, не зная, получишь ли ты это когда-нибудь? Ну, Софи чувствует себя именно так. Все время. Так что, по крайней мере, будь благодарен, что в твоей жизни нет какого-нибудь придурка, который все усложняет только потому, что может. О, подожди. Ты. Ты сам усложняешь себе жизнь, и ты слишком глуп, чтобы это понять.

Она смотрит на меня долгим, тяжелым взглядом. — К твоему сведению, раньше ты был любимым человеком Софи в этой школе. Все, что ты хочешь сейчас, у тебя было в девятом классе, и ты все это выбросил. Ты мог бы даже получить это снова в этом году, если бы хоть раз попытался быть порядочным человеком. Но ты пожинаешь то, что сеешь, Эван, так что, может быть, тебе стоит попробовать посеять немного добра для разнообразия?

А потом она поворачивается и уходит, оставляя меня одного в классе, чтобы я опустился на высокую парту, уткнувшись лицом в руки и размышляя о том, почему никто не хочет сказать мне то, что я хочу услышать для разнообразия.

Слова Араминты не выходят у меня из головы.

Раньше ты был любимым человеком Софи в этой школе.

Я никогда не вспоминаю о нашей дружбе в девятом классе. Все произошло так быстро, так быстро закончилось. К тому времени, как она появилась, я уже третий год училась в Спиркресте, и у меня была своя дружба. Ее очевидная и болезненная неловкость каким-то образом привязала ее ко мне, и я протянул ей руку дружбы, поскольку никто другой, похоже, этого не сделал.

Дружить с Софи было весело. В то время она представляла собой странное сочетание очень серьезного и довольно глупого характера. Немного занудный ребенок, трудолюбивый и с почти взрослым чувством добра и зла.

Но мы могли часами разговаривать, играть в дурацкие игры, подшучивать друг над другом. На занятиях мы стали сидеть рядом друг с другом. Я отвлекал ее рисунками и записками, она объясняла мне все, что я не понимал. На Рождество я даже попросил маму помочь мне купить ей хороший подарок.

Из всех моих дружеских отношений с Софи это было самое свежее, самое искреннее. Мы не говорили о праздниках, о работе наших родителей, о деньгах. Мы говорили обо всем остальном.

И чем ближе мы становились, тем больше Лука, Северин и другие замечали это. Сначала это были безобидные подколки: кто твоя новая девушка? Вы с Софи собираетесь пожениться, когда подрастете?

Глупое детское дерьмо.

Потом стали появляться вопросы: ты интересуешься ею только потому, что хочешь узнать, каково это — встречаться с бедным человеком? Неужели бедные девушки легче поддаются, потому что их можно просто подкупить подарками и деньгами?

Моя первая и единственная ссора с Лукой произошла в тот день, когда я застал его за разговором с Софи в столовой. Он задавал ей миллион вопросов, а потом трогал ее волосы,