Несмеяна для босса - Алёна Амурская

мог знать, насколько глубоко он залез в твою голову, и доверять тебе… - он сдержанно морщится, - …я просто не имел права. На мне ответственность за людей, которые на меня работают. Ответственность за корпорацию и за тех, кто окажется под ударом, если я ошибусь и подставлю Герману слабое место.

Он делает паузу, но не для драматизма, а просто потому что дальше говорить ему заметно труднее. Это видно по его изменившейся осанке: он чуть отводит плечи назад, как будто берёт воздух глубже, прикрывает на секунду глаза. И только потом продолжает, всё так же ровно:

- Ты должна знать, Яна, у меня есть такое больное место. И Герман о нем в курсе.

- Какое..? - почти беззвучно спрашиваю я.

- Страх за близких, - просто отвечает он. - Это то, что Герман сделал со мной в тот день, когда мне исполнилось восемнадцать. В мой день рождения он преподнёс особый “подарок”. Взрыв моей машины, в которой оказались мои родители. По его задумке - да, но руками другого человека. Девушки, которая тогда, будучи юной и глупой, работала прислугой в доме моих родителей. Она и была… - он как-то неоднозначно хмурится, прежде чем неохотно закончить: - …твоей биологической матерью.

У меня аж сердце падает куда-то в пятки от такой новости. А Батянин угрюмо продолжает, глядя на свои сложенные на столе тяжелые руки:

- …он виртуозно использовал её слабости и её… влюбленность. Это я понимал. Но в результате моя мать осталась парализованной. Я - со шрамом. А наш отец… - он снова умолкает, и это молчание кажется тяжелым, как бетонная плита, - …он погиб. Наш общий отец с Германом.

Слова “наш общий” тревожно звенят внутри меня, как ложка о стеклянный край. Они не сюрприз для меня, но от того, как он это произносит, меня всё равно передёргивает. И я тихо выдавливаю из себя:

- Герман говорил, что вы братья по отцу… что он сын его любовницы.

Он кивает, не переспрашивая, не уходя в детали, как будто признаёт: это ты уже собрала, ладно, идём дальше.

- Вернемся к тебе, чтобы ты увидела всю картину. Сначала я просто наблюдал за тобой, - в его голосе снова звучит деловая логика, выстроенная ровно, как стыки панелей. - Дал тебе свободу, смотрел, куда ты пойдёшь. Что будешь делать. Потом, когда понял, что ты скорее всего крепкий орешек и сама по себе, чем марионетка Германа, я поручил Артуру присматривать за тобой. Не контролировать… но защищать. Мне показалось тогда… - он на секунду улыбается краешком рта, и эта улыбка такая болезненно-тёплая, что у меня дергается сердце, - …что ты, возможно, будешь этому рада. Когда ты переехала к нему, я настоял на внешней охране из числа своих людей в том комплексе, где вы жили. Охранникам Короленко из его агентства нельзя доверять полностью - у Германа там через Дибира слишком длинные руки, которые я пока не обрубаю. Но Сара… - он сдержанно гладит пальцем невидимую складку на столе, - …спутала нам все карты. Она отвлекла их, а Бейбарыс вырубил ребят. Увы, он в этом деле лучший профессионал в городе. При условии, что на его стороне эффект неожиданности.

Меня пробирает холодом от воспоминания: серая тачка под окнами, крики во дворе, оглушительная пустота лестничного пролёта, и я на секунду закрываю глаза, чтобы это отступило. А когда открываю, то ловлю на себе обеспокоенный взгляд Батянина.

- Это ещё не всё, - говорит он, и я уже догадываюсь, потому что пазл внутри уже почти встал на место, и меня осеняет логичной догадкой.

- Речь о завещании? - тихо спрашиваю я.

- Да, - он коротко кивает. - Я узнал о нем недавно от одного нотариуса, старого друга моего отца. Он был тяжело болен и уже ничего не боялся. Даже угроз Германа. Завещание устроено так, что контрольный пакет наследует прямой потомок по моей линии. Мужского пола. Герман вычислил это раньше меня, сразу после смерти моего отца. И он… - Батянин делает паузу, задумчиво на меня щурясь, - …сляпал план, который показался ему гениальным. Сделать из моей дочери послушную марионетку, заиметь наследника, который получит юридический рычаг. Через тебя. И тогда “Сэвэн”, как преемник активов, станет для него дверью. Вот почему ты - не просто девочка, которую он держал рядом. В его глазах ты - ключ от этой двери, Яна.

Я медленно киваю, давая понять что в курсе. Этот факт уже почти не трогает меня, потому что уже как-то смирилась с этим переплетением холодной физиологии с буквой закона.

- Герман психопат, - коротко подытоживает Батянин, барабаня пальцами по столу. - У него нет тормозов, запомни это. Если он поймёт, что я знаю о завещании и что ты для меня не просто человек, за которого я отвечаю… - он делает очень короткую паузу, - …а кто-то близкий, родной и, что еще хуже, играющий против него самого…

- Он меня уничтожит, - договариваю за него почти безразлично.

- …Да. Причем просто чтобы выбить почву у меня из-под ног. Он так делал всю жизнь. Поэтому в числе всего прочего я и молчал. Поэтому я… - он выдыхает, опуская глаза, - …выбирал безопасность отдаления, а не правду. Но я виновен в том, что это сыграло против тебя таким образом.

Он смотрит на меня тем самым проницательным взглядом, которым он привык проверять в переговорах, понимает ли другая сторона, что сказано, и я, потерянно опустив голову, тихо отвечаю:

- Да. Так оно и есть. И ничего теперь уже нельзя исправить.

Теперь я чувствую не только горечь внутри. У меня с души в самом начале разговора уже слез тонкий налет злости, оставив под собой нечто более голое и честное: усталость, сочувствие и… да, всё ещё стену.

Ту самую, которую мы оба видим и оба боимся трогать.

Некоторое время мы молчим. Батянин не тянется ко мне, и это единственно правильное сейчас. А я не делаю шаг к нему - и это тоже верно. Потому что любое поспешное движение разобьёт хрупкое понимание, которое мы только что установили между собой.

- Я рассказал тебе достаточно много, - произносит наконец Батянин спокойно. - Теперь скажи и ты. Почему сбежала из больницы? Расскажи мне не как стратегу, а как… своему отцу. Что с тобой произошло?

Слова в горле встают комом, но мне и с