Злодей и фанатка - Фэя Моран

Он лежал на ней. Он, блядь, пыхтел на ней, эта стошестидесятикилограммовая туша на четырнадцатилетней девочке! В этот момент меня переклинило. Я не помню, где достал нож. Помню только его крики, много крови и глаза сестры, которая вжалась в угол, когда я начал наносить этому ублюдку в спину удар за ударом. Я не мог остановиться. Он пытался сбросить меня, хватал меня за руки, но я был… как одержимый. Сирша кричала, зажимала уши руками, но её крик тонул в моём собственном. Я не знаю, сколько это продолжалось. Когда Бэзил наконец затих, я смотрел на свои дрожащие, залитые кровью руки, потом на него… на эту гору бездыханного мяса, и только тогда осознал, что сделал.

Кошмарик замолчал, уставившись на свои руки, как будто вспоминал, как они выглядели в ту ночь. Я сглотнула, боясь нарушить этот поток откровений, который он изливал прямо здесь и прямо мне. Внутри всё сжималось от каждого высказанного слова.

– Я понял, что нужно бежать. Но было уже поздно. Кто-то ворвался в дом. Это были несколько мужчин. Люди семьи Скальоне. И Михель. Среди них был и Михель. Оказалось, что Бэзил задолжал мафии очень много денег, и они пришли убить его за это, но не успели. Они застали меня, стоящего над телом с окровавленным ножом в руках. Михель посмотрел на меня, потом на Сиршу, сжавшуюся в углу. Он долго молчал, осматривая комнату… А потом понял, что произошло. Отдал какие-то короткие распоряжения своим людям. Те вынесли тело Бэзила, затем убрали следы крови. Всё произошло очень быстро. Михель подошёл сказал, что я сильный. И смелый. Что им нужны такие. Я не понимал, что происходит. Он предложил мне присоединиться к семье, потому что иначе меня упекут в психушку для несовершеннолетних. Сказал, что обучит меня всему, что знает сам. Что даст мне возможность защитить Сиршу. Что обеспечит нам будущее. У меня не было выбора. Я согласился, хотя совершенно не понимал, во что ввязываюсь. В ту ночь он отвёз нас в безопасное место. Это был небольшой дом на окраине города. Сирша почти не говорила, только молча смотрела в окно, словно боялась, что кошмар повторится. Я пытался её успокоить, но она боялась… мужских прикосновений. Боялась даже меня. Она не давала мне себя касаться, кричала, чтобы я не приближался. На следующее утро Михель приехал снова. Он привёз нам новую одежду и еду, а чуть позже объяснил, что теперь мы под защитой семьи Скальоне. Что он позаботится о нас. И он сдержал своё слово. Он начал обучать меня своему ремеслу. Сначала это были простые поручения, потом они становились всё сложнее и сложнее. Он учил меня драться, стрелять, вести переговоры, думать стратегически. Он открыл передо мной мир, о котором я раньше даже не подозревал. Мир, где я мог стать кем-то. Кем-то больше, чем просто испуганным мальчишкой, запятнанным кровью отчима. Михель стал для меня наставником, отцом, которого у меня никогда не было. Он научил меня выживать в этом мире, защищать себя и тех, кто мне дорог, но пообещал, что мне не нужно будет никого убивать. Только запугивать. И хотя порой мне было страшно, я никогда не жалел о своём выборе. Потому что знал, что Михель дал мне шанс на новую жизнь. Жизнь, в которой я мог контролировать свою судьбу.

Наступила тишина.

Я продолжала молчать, и в кладовке слышно было только сбитое громкое дыхание Кошмарика, переживающего тот ужас снова прямо передо мной.

– Но спустя какое-то время выяснилось, что Сирша беременна. Это был новый удар. Все усилия, все старания Михеля, все мои попытки защитить её – всё рухнуло в одно мгновение. Будто прошлое, блядь, снова вцепилось в нас, не желая отпускать. Сирша замкнулась в себе, отказывалась от еды, почти не разговаривала. Взгляд её потух, в нём снова поселился тот ужас, от которого мы так старательно пытались её избавить. Я не знал, что делать. Обратился к Михелю. Он выслушал меня, а потом сказал, что она сама должна решить. Что это её тело, её жизнь, а мы можем только поддержать её, какой бы выбор она ни сделала. Он организовал для Сирши лучших врачей, окружил её заботой и вниманием. Но решение оставалось за ней. Эти дни были самыми тяжёлыми в моей жизни. Я боялся потерять Сиршу, боялся, что она сломается под тяжестью этого нового испытания, не отходил от неё ни на шаг, боясь, что она может что-то сделать с собой. Но моя сестра оказалась сильнее, чем я думал. Спустя несколько недель мучительных раздумий, она приняла решение оставить ребёнка. Сказала, что это её ребёнок, и она будет его любить, несмотря ни на что. Это был её способ окончательно порвать с прошлым, начать новую главу в своей жизни. Рождение сына стало для Сирши настоящим перерождением. Она словно расцвела, вся её боль и страх ушли, заменившись материнской любовью. И ни разу за всё это время мы не увидели в Луке нашего отчима. Ни разу. Мы приняли его как родного, потому что он не был виноват в том, что случилось. Он был улыбчивым мальчиком, полной противоположностью этому сукиному сыну, Бэзилу. Сирша полюбила его, и я привязался к нему. Он стал для нас символом надежды. Мы растили Луку в любви и заботе, чтобы он даже не подозревал о тайне своего рождения. Для него мы были просто мама и дядя, которые любили его больше всего на свете. А для нас он был напоминанием о том, что жизнь продолжается.

На этом Кошмарик закончил свой рассказ, и в кладовке повисла тяжёлая и давящая тишина.

Я смотрела на него, на этого грубияна с каменным сердцем, и видела перед собой испуганного, одинокого мальчика, загнанного в угол обстоятельствами. Меня захлестнула волна сочувствия. Его история оказалась по-настоящему страшной и несправедливой… Она отозвалась во мне острой болью. Я вспомнила своё собственное детство, полное одиночества и страха, и поняла, насколько глубоко он был ранен, насколько тяжело ему было нести этот груз все эти годы.

Не раздумывая ни секунды, я вскочила со стула и подалась вперёд.

И крепко обняла его за шею.

Кошмарик застыл, словно каменная статуя. Его тело напряглось, он не отвечал на объятье, растерянность сквозила в каждом его вдохе, который я ощущала грудью. Я чувствовала, как билось его сердце, быстро и неровно. Мне хотелось защитить его, укрыть от всего мира, как маленького ребёнка. Отпустить все те ужасы, которые ему пришлось пережить.