Воля владыки. За твоим плечом - Алла Анатольевна Гореликова

— Тот обломок обитаем, — сказал Асир. — Там тоже помнят о Великом Крахе. У меня есть доказательства. Люди, попавшие в наш мир из того.

— И где они?

— В самом деле, всем нам было бы интересно послушать из первых, так сказать, уст.

— Особенно мне, — негромко, но очень веско добавил Акиль на ухо. — Ты скрыл от меня самое интересное.

— Постойте, — вдруг сказал Назиф, громко, взволнованно, не считаясь с негласной иерархией. — Постойте, о чем вы все? Какая разница, где эти люди и что они рассказали? Разве не достаточно того, что мы видим и чувствуем? Мы должны прежде всего покончить с угрозой, запечатать прорыв, отложив на потом все остальное.

— А вы, владыка Назиф, знаете, как это сделать? — с любопытством спросил Джад. — Может, просветите нас?

— Он знает то, что ведомо всем вам. Кровь одного ушедшего, чтобы продолжить течь в венах наследника, призовет Хранителя. Как и кровь семерых, собравшихся вместе для защиты мира.

Один раз Асир уже видел Хранителя Имхары. Вернее — так же не видел, как сейчас, только слышал ровный, бесстрастный голос из-под глубокого алого капюшона. Но, как и в тот, первый раз, главным чувством было благоговейное изумление. Как сказано в легендах, Хранители появляются, когда они необходимы. Вот только в легендах не сказано, что «появляется» следует понимать буквально. Как будто невидимая гигантская кисть рисует в воздухе фигуру, укутанную бесформенным балахоном. Только что не было — и вот он стоит рядом, руку протяни — и коснешься. Или не коснешься, Асир не проверял и не осмелился бы проверять.

— Итак, вы все здесь. Семеро, готовые защитить свой мир. И еще трое рядом, кто имеет право смотреть и слушать.

— Трое? — Вахид завертел головой. Надо же, и ему, оказывается, не чуждо простое человеческое любопытство.

— Сардар, приведи их, — коротко сказал Асир. Вроде бы ничего особенного в словах Хранителя не было. Но зачем ему нужно, чтобы таинство закрытия печати наблюдали посторонние? Не владыки, не наследники, даже не кродахи? А если дело в том, что они — пришельцы из того мира, то чем так важны именно эти двое? Пришельцев было больше. Что разглядел Хранитель именно в них? А в том, что разглядел, Асир ни на миг не усомнился. Если уж Хранители оказались способны возвратить их мир к жизни, вытащить его из Бездны, то сердца и мысли людей были для них открытой книгой. Асир вообще не мог представить и осознать границы могущества этого существа, нет, этой сущности. Хватало просто стоять рядом, даже не приближаясь, чтобы понимать — ты не сможешь противопоставить ничего, даже если захочешь.

Лин он почуял внезапно, как будто ее тоже нарисовали рядом, как Хранителя. Но тут же понял, что виной тому всего лишь порыв ветра: и Сардар, и Лин с Саадом еще только подходили к незримой границе, за которой ощущался разрыв.

Асир оставил Лин в тревоге и тоске, сейчас же она была почти в ярости — и причина тому вышагивала с ней рядом. От Саада тянуло растерянностью, а, зная его невыносимую манеру общения, несложно было представить, что он мог в таком состоянии наговорить. Тем более что между этими двумя и так, кажется, была давняя неприязнь. И даже Сардар ничему не помешал бы.

От владык заметно потянуло удивлением и раздражением, если бы не присутствие Хранителя, наверняка опять посыпались бы вопросы, а может, и упреки. Но общую мысль выразил Акиль:

— Ты так настаивал на отсутствии анх, и что же мы внезапно видим?

В нем не было неприязни, только удивление и увлеченный интерес человека, который только что сделал неожиданное, но очень приятное открытие. И добавил он уже о том, что интересовало его самого:

— Но что-то подсказывает мне — перед нами не совсем обычная анха. Неужели госпожа Линтариена…

— Госпожа Линтариена и профессор Саад, там профессор, а здесь ученый и придворный лекарь, — сказал Асир, потому что молчать и дальше не было смысла. Но углубляться и объяснять не пришлось, потому что за него продолжил Хранитель:

— Двое пришедших могут уйти, пока не закрылся путь. Пока есть время выбирать и принимать свой выбор там, где останется каждый. Но оба пришедших живут по законам нашего мира. А единственный священный закон Имхары — воля владыки. Тебе, владыка, тоже пришло время выбирать.

Каждое слово Хранителя, произнесенное бесстрастно и медленно, падало тяжело и веско, как капли долгожданного дождя на иссохшую под солнцем землю. И впитывалось так же — жадно, в сердце, в голову, в самую суть. Оседало глубинным пониманием: все, что происходит здесь, необратимо и важно. Будто прямо сейчас в трущобах Им-Рока вершится судьба всей Ишвасы. А ведь так оно и будет, если подумать о прорыве между мирами и о том, чем могла закончиться вся эта история, если бы владыки не собрались. Или собрались позже, чем было необходимо. Или вообще не узнали о разрыве — и так и не поняли бы, почему миру пришел конец.

И в этой истории, которую, возможно, однажды потомки будут изучать по древним свиткам на занятиях с каким-нибудь мастером — знатоком вроде Джанаха, удивительным образом перемешались судьбы семерых владык, одного бродяги-кродаха, прошедшего через пустыню, невыносимого, но, кажется, гениального клибы, и анхи, которая долго не желала быть анхой и только что ею стала.

Асир прикрыл глаза, чувствуя, что вопреки многолетним тренировкам, с трудом справляется с эмоциями. Они захлестывали его едва ли не с головой, как вырвавшиеся из заточения подземные воды. И чего там было больше — необъяснимого восторга от причастности к чему-то настолько значимому, или растерянности, он и сам бы не разобрался. Воля владыки — его личное право выбора или насмешка судьбы?

Асир глубоко вдохнул, открывая глаза. Он так много не успел ей сказать, но она всегда знала самое важное — он хотел дать ей выбор. И тогда, и сейчас. Это единственное, что имело значение, независимо от обстоятельств. У каждого должно быть право выбирать. И жить с последствиями этого выбора, какими бы они ни были. Ему тоже придется. Как и ей.

— Я хочу, чтобы каждый из вас двоих, — медленно сказал Асир, глядя на Саада, — решил сейчас сам — вернуться домой, в мир, где вас кто-то все еще ждет, или остаться здесь навсегда. Принимая этот мир как свой. Воля владыки.