Наставница для наследника престола - Елена Александровна Романова

листовки, а двор все еще не желал принимать меня. Я была совершенно одна до тех пор, пока Нил Дериш, которого герцог назначил управляющим моими делами (а на самом деле личным телохранителем), не привез Шерри.

Моим стряпчим стал господин Терри, пожилой человек с солидным опытом. Правда, не сказать, что он был доволен своим назначением, но он не посмел отказать, услышав, что на то было веление Великого герцога.

Мне доложили, что кроха-Молли была передана на воспитание Азалии и Эльме Фэйрел. Им же было назначено ежемесячное содержание.

В пансионат в Арвале были направлены средства, исключающие любые пожертвования, кроме тех, которые и впрямь совершались в благих целях. Как отреагировал на то граф Бранз, я могла лишь догадываться.

Все эти дела были сделаны так скоропалительно, что в какой-то момент я просто осознала, что моя жизнь кардинально изменилась.

И вот в рутине собственных дел я уже принимаю у себя в покоях мою так называемую мать — леди Лейн. Она стоит понуро и лишь спрашивает:

— Ты же не посмеешь лишить меня имущества и средств, к которым я привыкла?

И ее взгляд горит страхом и яростью. И ничуть не раскаянием или любовью.

Чезар всю жизнь откупался от нее, что она принимала за заботу. А от никчемной дочери она не ожидала ничего, кроме мести.

Я же молча подписываю документы, согласно которым все, что она получала ранее, сохраняется до последнего соверена. Ставлю печать, передаю стряпчему. И больше я не хочу видеть эту женщину, которая променяла своего ребенка на собственный комфорт. И мне жаль Неялин, которая жила без любви родителей и тянулась к ней до последнего, надеясь, что ее полюбит Блейк.

— Ты навсегда будешь позором нашей семьи, — шипит она. — Ничего путного из тебя не вышло! Я лишилась милости королевы! Мне было отказано в приемах в столичных домах. Никто не желает меня видеть! Из-за тебя!

Я лишь вскидываю взгляд, в котором уверенна читается слепое раздражение. Нил Дериш, который стоит в дверях коротко кивает, понимая мое движение с полуслова.

— Леди, — коротко говорит он, указывая ей на дверь.

А она отшатывается от этого здоровяка, смотрит на меня с еще большим презрением:

— Как же ты пала! Я — твоя мать! Имей ко мне уважение!

Хочется, наконец, вспылить. Как давно я этого не делала? Но не хочу терять ресурс сил на женщину, которая даже не поймет, как не права. И я холодно бросаю:

— Уберите ее отсюда. Пожалуйста, Нил.

И он коротко касается ее локтя, которым она тотчас дергает. А потом она подхватывает подол и причитая, как я сильно ее унизила, уходит.

— Теперь, даже если она и захочет меня увидеть, — говорю я стряпчему, — все наше общение будет вестись только через переписку.

На личные дела у меня остается не так много времени. Большую часть дня я принадлежу королю и всюду его сопровождаю. И, кажется, начинаю знать все аспекты его жизни, потому что личность короля в Равендорме настолько возведена в абсолют, что двор следит за всем, что он делает. И не прощает ему ничего.

А он — просто ребенок, и иногда он хочет быть свободным от всего этого. Например, лежать в постели и перед сном слушать что-то, что я походя для него выдумываю. А иногда он упоминает Аарона, и мое сердце всегда замирает, когда я слушаю, что делает герцог. А делает он очень многое, никогда не жалея себя. Он провел уже две официальные встречи с леди Эшфорт, о чем, конечно, стали тут же судачить. Их грядущий брак представлялся чем-то из ряда вон, и отец Мелиссы даже сократил ее выезды на всякие мероприятия, дабы она всецело принадлежала только жениху, и ее репутация была чиста, как незамутненное стеклышко.

— Последнее время он работает, как проклятый, — говорит как-то вечером Кайл, когда оставляет меня в своих покоях, а сам укладывается в постель. — И почти никого не принимает. Все решает через Мориса. Скоро даже у барона Роула лопнет терпение! Кстати Мастер Йен вчера делал для Аарона доклад и сказал, что удивлен твоему упорству и силе, чего никак не ожидал от женщины, а Аарон… — и Кайл складывает на животе руки и смотрит наверх.

Его взгляд теряется где-то в складках балдахина.

— Он велел больше не упоминать твоего имени.

Я долго молчу.

Те письма, которые я никак не могу отдать Кайлу, тяжким грузом висят у меня на сердце. Мне кажется, я не имею права причинять ему боль. Но осознание того, что всю жизнь он будет винить свою мать, терзает, хуже пытки.

— Кайл, — начинаю я мягко. — Королева передала мне письма, написанные герцогиней Азариас.

Мальчик резко поворачивает голову и его взгляд вспыхивает тревогой и ужасом подозрения.

— Письма?

— Да. И сначала я сказала о них твоему дяде.

— Почему?

— Потому что это провокация, направленная против него. Что бы вас рассорить.

— А он? — Кайл приподнимается на локтях и строго смотрит мне в лицо.

— Он сказал, что я могу передать их тебе.

— Зачем они мне? — сердито спрашивает он. — Сожги их! Мне нет до этого дела!

Он плюхается на спину, скрещивает на груди руки и молчит.

Я поднимаюсь с кровати, считая разговор оконченным, но голос короля меня останавливает:

— Что в них?

— Я не читала.

Это правда. За все время, что они у меня, я не рискнула их прочесть.

— Принеси их, — говорит Кайл бесцветно.

Я исполняю его просьбу. Передаю ему сверток с письмами, и вижу, как он тут же разворачивает одно.

— Не уходи, — бросает.

И я сажусь в кресло и жду, пока он прочитает. И не могу отвести глаз от его лица. По его щеке скользит свет от лампы.

Без всякой реакции он разворачивает другое письмо. А следом — еще одно. И читает он до тех пор, пока письма не кончаются. А потом он смотрит на дрожащий свет лампы.

— И что? — наконец, цедит не своим голосом. — Что я должен? Полюбить ее? Она писала — да. И? Не сделала ничего!

— Она — женщина, Кайл, — говорю я. — Как и я. И, поверь, это сложно. В мире, где вся власть отдана мужчинам. Что она могла?

— Не знаю, — рычит он. — То же, что и ты! Бороться!