Наставница для наследника престола - Елена Александровна Романова

Аарон не спускает с нее глаз. Она стала такой невероятно фигуристой, сочной, бледнокожей. А густые, тяжелые волосы едва держит стальная простенькая заколка.

— У этого нет глаза. Тоже война? — звучит ее голос.

— Нет. Он был пропойцей и лишился глаза по нелепой случайности.

— Досадно, — наставница направляется к следующему портрету. — А это кто? Вероятно, первая красавица двора?

— Да. Была, — откликается Аарон. — Это моя мать.

Неялин замирает. Рассматривает женщину на портрете с любопытством. И Аарон тоже невольно бросает на нее взгляд. Черноволосая, горделивая и невероятно красивая — у его матери был дар теней. Зловещий, сильный дар.

— Она очень красива, — говорит Неялин. — Но у нее карие глаза, а ваши — голубые.

— Они стали такими, когда открылся мой дар.

— Вам было десять?

— Да.

Снова раздаются ее шаги. Аарон не может не заметить, как промокшая ткань обрисовывает ее лопатки. И он хочет провести между ними ладонью…

— Вы испугались? — вдруг спрашивает она. — Когда ваш дар открылся?

— Я не помню.

Неялин замирает у очередного портрета и усмехается:

— Вы никогда не признаетесь.

Да. Никогда.

Он не скажет ей, что хочет подойти, стянуть с ее плеч платье, запрокинуть голову и поцеловать невероятно сладкие губы, касаться изгибов горячего тела.

— А это кто? — ее голос выдергивает его из грез.

Аарон переводит взгляд на изображенного на портрете мужчину. Не может же она не знать Сайгара? Неялин неоднократно его видела, еще когда он походил на самого себя.

— Мой брат, король Сайгар. Странно, что вы его не узнали.

Она вздыхает. Видно, его слова застают ее врасплох.

— Художник, вероятно, не сильно старался, — бросает она отговорку, заставившую Аарона усмехнуться.

Нея нервно движется вперед, проходит молча несколько картин и останавливается у самой пугающей. Внезапно касается бледной рукой полотна, прикладывает свои тонкие, длинные пальчики к мазкам краски.

Какие же у нее маленькие руки…

— Это вы, — шепчет.

И Аарон ощущает внутренний трепет. Его накрывает осознание того, что он — такой, какой есть — нравится ей.

— Вот здесь художник явно схалтурил, — говорит она. — В жизни вы лучше.

— Неужели?

— Поверьте.

— Верю, если учесть, что вы видели меня голым, леди Неялин, — произносит он.

Она ничуть не смущается. Любая другая бы оскорбилась, но эта женщина лишь улыбается.

— Я не приглядывалась.

Аарон ощущает, как кровь ударяет в голову.

Неялин путешествует по галерее, а герцог идет вслед за ней. Она будто чужестранка. Говорит, мыслит, рассуждает — все иначе.

— Это же Кайл! — раздается ее голос. — Сколько здесь ему?

— Не имею понятия. Десять? Да, кажется так.

Она любуется портретом юного короля, а Аарон делает два запретных шага, оказываясь за ее спиной. Так близко, что едва не прижимается к ней всем телом.

— Неялин?

— М? — она слегка вздрагивает.

— Я позвал вас сюда не для этого. Мне передали ваше письмо, — его голос звенит он напряжения, — а теперь послушайте внимательно. Ваш дар принадлежит короне, и только мне решать, как им распорядиться. Я разрешаю вам исцелять детей не старше десяти лет, которые смертельно больны. И вам не нужно ездить по всему Равендорму. Я дам распоряжения в лекарскую школу.

— Милорд, — упрямо начинает она, — почему вы не позволите мне лечить всех?

— Потому что невозможно вылечить всех, Неялин.

Она сердится.

— Но я смогу.

— А я вам запрещаю, — говорит он. — И уясните одно. Я не намерен с вами спорить. Вы делаете так, как я приказываю. Иначе не будет.

— Ясно, — ее голос становится холоден и глух.

И больше она ничего не говорит, а лучше бы говорила. Болтала о чем-то, обсуждала чертовы портреты. А лучше — находилась в его объятиях, в теплых, заботливых.

— Я могу быть свободна?

— Нет. Хочу, чтобы вы пояснили мне еще кое-что, леди, — он облизывает губы, склоняется над ней, ощущая одуряющий запах ее волос. — Какого черта вы ночами слоняетесь по мужским спальням? Да еще с таким энтузиазмом?

Она с шумом втягивает воздух.

— Вам уже успели доложить… И кто вам рассказал? Нил?

— Не будьте наивны.

Аарон с трудом отшатывается, достает портсигар и смотрит на косые капли дождя за округлым балконом.

— Среди наставников высока конкуренция. Пока Кайл взрослеет, они будут биться за его внимание. Эта грызня поможет королю понять, на кого он сможет опереться, а на кого нет. Стравливать их — традиционные игры знати. Весь двор наблюдает за этим. И за вами.

— Николас едва не погиб.

— Называете его по имени? — Аарон ухватывает сигару губами, но не спешит закуривать. — Вы же не собираетесь влюбиться в него? Или он всколыхнул в вас воспоминания о муже? Тот тоже не пропускал ни одной юбки.

— Ваша светлость, я помогла лорду Варлосу только потому, что не могла позволить ему умереть. Как вы это представляете? Я должна видеть страдания другого человека и остаться бесстрастной?

— Да. И вы должны этому научиться, иначе вам конец. Быть хорошей для всех не получится.

— Лучше быть хорошей, чем таким…

Ее слова обрываются. Она, вероятно, на секунду забывается, но тотчас исправляется:

— Простите!

— Нет уж, договорите, Неялин. Таким — каким?

— Жестоким.

Аарон пожевывает сигару. Рот наполняется вкусом табака и горечи.

— По-другому не бывает, Неялин, — отвечает он. — Или надо со всеми нянчиться? С вами, например, я это делаю постоянно. А вы вечно норовите сделать по-своему, а не так, как надо.

— Я — не ребенок, лорд Элгарион, — отрезает она. — Не нужно меня отчитывать. И я вижу, что происходит. А вы неужели не замечаете, что погрязли в этом своем невыносимом желании играть другими, как фигурками на шахматной доске? Случись фигурке сделать неверный ход, вы норовите заменить ее на другую. Посмотрите же вокруг! Вы думаете, что защищаете Кайла, учите его, заботитесь? Да вы душите его! Ваше чертово расписание… все эти ритуалы… безумные тренировки — это тюрьма! Вы просто тюремщик в руках которого только кнут. Это ваша забота? Ваша любовь? Способны ли вы, вообще, любить кого-то? Или вам важен только долг… чертов долг и ничего больше?

За окном сверкает молния, и Неялин умолкает. Раздается оглушительный удар грома.