Опороченная - Вероника Ланцет

— Оставьте мою мать в покое, — кричал я.

Но как только мужчина поднял руку, чтобы ударить меня еще раз, он упал на пол, и от этого оглушительного звука я зажал уши руками.

Я оцепенело смотрел, как кровь вытекает из его тела, а его глаза, открытые и бесстрастные, смотрели на меня.

— Бастиано, — раздался в комнате голос отца, и я повернул голову, чтобы посмотреть на него. Сказать, что я был шокирован произошедшим, значит, не сказать ничего.

Я был достаточно юн, чтобы не понимать, что моя мать делала с этим мужчиной, но я был достаточно взрослым, чтобы понять, что кровь на полу означает, что он мертв.

Мой отец убил его.

— Он обижал мою маму, — я встал прямо, указывая на тело мужчины, и рассказал отцу все, чему был свидетелем.

— Так значит, — он повернулся к моей матери. — Он нападал на тебя голым?

— Лоренцо, пожалуйста, — запечатлелся в моей памяти ее умоляющий голос, когда она стояла на коленях перед моим отцом, все еще обнаженная, ее глаза были полны слез.

— Это не то, что ты думаешь, клянусь. Он… он насиловал меня, — обвиняла она. — Бас помогал мне, не так ли, amore?

Я кивнул. Это была правда. Он нападал на нее.

— Твой сын хоть знает, какая ты грязная шлюха? — Мой отец насмехался, почти тащил мою мать за волосы к выходу.

— Прекрати! — Я схватил его за руки, пытаясь заставить его отпустить ее.

— Лоренцо, только не при Бассе, пожалуйста, — просила она, а я в это время начал плакать, умоляя отца отпустить ее.

— Чертова шлюха, — прошипел он, повалив ее на землю.

Моя мать отпрянула назад с испуганным выражением лица.

Ее рот был открыт в шоке, она просто смотрела на моего отца.

Секунда.

Две секунды.

Три секунды.

Именно столько потребовалось моему отцу, чтобы взвести пистолет и прицелиться ей в голову. Прямо между ее глаз образовалась небольшая дырочка, из которой медленно вытекала кровь. Ее глаза были широко открыты, рот не закрывался, и она смотрела на меня.

Я встряхнулся, поднес руки к глазам, пытаясь стереть образ из памяти. Легче сказать, чем сделать, когда достаточно закрыть глаза, и я вижу ее лицо — ее призрачно красивое лицо, бледное и лишенное жизни.

Это был первый урок, который преподал мне отец.

Моя мать была неверной шлюхой и заплатила за это самую высокую цену. В своем юном сознании я разрывался между осуждением ее поступка и скорбью о матери, которую я потерял.

Но по мере того как мой отец угасал и умирал в результате ее выходок, я начинал все яснее видеть происходящее.

Дело было не только в том, что она переспала с половиной мужского населения, и не в том, что она лгала и обманывала, используя для прикрытия своих похождений восьмилетнего сына. Нет, хуже всего было то, что за всеми этими действиями скрывался обман. Эгоизм, когда ей было все равно, кому причинять боль, лишь бы получить то, что она хотела, лишь бы быть счастливой.

Прямо как Джианна.

Ей все равно, кого обижать или унижать, лишь бы получить от этого удовольствие или развлечение.

Но на этот раз в роли получателя будет она сама.

Я даже не успеваю осознать, как кровь брызжет мне на лицо, окрашивая одежду в красный цвет. Я даже не знаю, как я вообще здесь оказался, и почему мои руки, кажется, утопают в мозговом веществе, когда я бью и бью, дробя кости и стирая всякое подобие человечности с лица этого человека.

По подробным спискам, которые дал мне Циско, я вычислил по крайней мере трех человек, все они работают на одно и то же подпольное казино в этом районе, которым управляет Гуэрра.

Осмотревшись, я понял, что в ярости я просто ворвался внутрь через черный ход, нашел мужчин и забил их до смерти.

Ну, по крайней мере, двух из трех.

Я окидываю взглядом комнату, замечая еще одного человека, забившегося в угол и изо всех сил пытающегося от меня убежать.

Мои губы дрогнули в жестокой улыбке, и я направился к нему.

Теперь не такие уж и сильные, когда не могут меня удержать.

И, заглянув в его трусливое лицо, я понимаю, кто он такой.

Тот, кто порезал мне лицо.

— Так, так, так, — тяну я, приседая перед ним. — Кто это у нас тут… — говорю я, разглядывая его с ног до головы.

Он такой тощий и хилый, а когда я присматриваюсь к его рукам, то понимаю, что у него полно шрамов.

Наркоман.

Я досадливо поджимаю губы, ведь какой смысл убивать того, кто уже слаб? Я не видел ничего особенного в том, чтобы похвастаться победой над человеком, который явно уступает мне во всех отношениях.

Но, увы, я здесь, и уже убил его друзей. Было бы нечестно оставить его в живых. Да и по отношению ко мне это было бы нечестно, ведь я наверняка потом пожалею об этом.

Схватив его за рубашку, я тащу его к столу в центре комнаты, по пути подбирая окровавленный нож.

Прижав его к столу, я некоторое время осматриваю его.

Может быть, мне не придется его убивать.

В конце концов, разве он и так не находится на расстоянии одной передозировки от могилы? Судя по тому, сколько следов от уколов у него на руке, он долго не протянет.

Но чтобы удовлетворить свою нездоровую тягу, я крепко держу его за шею, располагая лезвие у начала линии роста волос.

Его крики звучат музыкой для моих ушей, когда я тяну нож вниз, кровь льется, плоть раскрывается, как весенний цветок в цвету, лоскуты плоти дают мне понять, насколько глубоко я вошел в нее. И когда я добираюсь до его глаза, то захожу дальше. Может, они и пощадили мое зрение, но это не значит, что я окажу им ответную услугу.

Как-никак, в моем мире нет понятия «око за око». В моем мире, «око — и тебе конец».

Кончик лезвия достигает белка глаза. Несмотря на его крики, несмотря на то, что он пытается двигать руками и ногами, моя рука нехарактерно точна. Я ввожу лезвие до тех пор, пока глаз не вываливается с треском. Перерезав все соединительные ткани, я отбрасываю его в сторону, наслаждаясь тем, как его глазница наполняется кровью, а горло уже охрипло от крика.

Но он не отключается.

Боль, видимо, тоже сильная, раз все его тело трясется