Атака тыкв. Ведьма и кот против - Афина Туле

вздохнул декан боевого. — Первокурсники пролили горючку для красивых огней. Кто-то сверху добавил «эй, все сюда!» и «давайте пошалим». На кладбище, где и без того тонко на Самайн.

— На кладбище, где в ночь Самайна каждый звук — как в рупор, — добавила библиотекарша. — И каждая тыква с огоньком — почти живое ухо. Нам ещё повезло, что ожили именно тыквы, а не все покойники!

Я сидела и глядела на банку, как на заваленную контрольную, в которой вдруг обнаружились уравнения, которых в ней изначально не было, и как они туда попали, совершенно непонятно. Я знала, что моё нарушение — моё. Я не отрицаю. Но это… это было уже чужое.

— Рябина, — сказал ректор, — подтвердите, что именно вы снимали пробу.

— Да, — ответила я. — У Скрябыча. Я сняла верхний слой дёрна… банку закрыла сразу. Никому не отдавала — до ночи. Мы сразу вернулись в общежитие после того, как тыкв выгнали, ну вы же сами видели…

— Кот, — перебил вдруг траволог, посмотрев на Черниля с подозрением доброго ботаника, который видел в своей жизни любую флору, но редко встречал говорящую фауну, а потому относился к ним с особым подозрением. — Вы никому не хвастались, где именно хозяйка будет брать землю? Например, в буфете за кусочек печёнки?

Черниль вытянулся в струнку и сделал вид, что его тут нет. Я медленно повернула к нему голову.

— Черниль? — тихо переспросила я.

— Я… считаю, — произнёс он тем голосом, которым обычно объявляют скучные завещания, — что поддержание дружелюбных отношений с соседями по парте иногда требует социального обмена. Да, я, возможно, сообщил одной… не самой неприятной однокурснице, что моя хозяйка, будучи выдающейся отличницей, выбрала для своей курсовой образец у Скрябыча. Но я был уверен, что она трусиха и на кладбище одна не пойдёт, тем более что это запретили делать.

— Имя, — сухо сказал ректор.

— Лика Смольская, — сказал кот. — У неё всегда на манжетах лёгкий запах смолы. И она носит дорогие свечи в шкатулке, чтобы не ломались фитили.

В комнате повисла тишина из тех, что умеют оборачиваться меловой линией вокруг имени. Библиотекарша что-то коротко пискнула от торжества документалиста, завхоз неопределённо хмыкнул, декан боевого усмехнулся углом губ, как человек, которому, похоже, наконец дадут законный повод вылить кому-нибудь на голову ведро воды. А я сидела и в молчании смотрела на фамильяра, который продал меня Смольской за кусок печёнки.

— Смольскую — в ректорскую, — тихо распорядился ректор. — Немедленно.

Пока староста летела исполнять приказ, Северин-Холодов вернул руку над банкой.

— Временные срезы, — сказал он. — Смотрите сюда. Стабилизатор — пролив между восьмью и девятью вечера, когда выездная лабораторная ещё не была закрыта. Ладанно-мёдовый слой — пролив около полуночи. Валериана с газетной краской — вероятно, чуть позже, ближе к часу. Рябина, вы пришли на кладбище в половине второго. Сняли образец уже со смешанными слоями.

— То есть меня, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал, — ждал подставной образец. Чтобы я наступила, увязла, и всё… получилось так, как получилось. И чтобы потом сказали: Рябина виновата.

— Вас хотели подставить, — подтвердил декан боевого. — И с фантазией, надо признать. Первокурсники — простое топливо. А вот «эй, все сюда» — это уже изыск и расчёт.

Глава 6

Лику Смольскую привели быстро. Она вошла, как в театр, не как на казнь: идеально заплетённая коса, ровная строчка на воротнике, взгляд — в упор, улыбка — едва заметная, из тех, что не раскрываются до конца, чтобы случайно не показать зубы. От неё действительно пахло дорогими свечами — воском с ладанным подтоном, и ещё дорогими чернилами, такими, что не расплываются даже на дешёвой бумаге.

— Вызывали? — спросила она невинно.

— Присаживайтесь, — кивнул ректор. — У нас к вам несколько вопросов. Начнём с простого. Где вы были вчера с девяти вечера до часа ночи?

— В общежитии, — ответила Лика не моргнув. — Писала конспекты. У меня свидетели.

— У вас, — сухо уточнил декан боевого, — обычно есть свидетели там, где нужно алиби. Но мы уточним. Следующий вопрос: опишите, пожалуйста, назначение смеси мёда и ладанной смолы в ритуальных практиках.

— Притяжение, — сказала она тут же. — Внимания, людей, голоса.

— И если такую смесь пролить на тыквы с вставленными свечами? — осторожно поинтересовался траволог.

— Они захотят, чтобы их видели и слышали, — произнесла Лика тем голосом, каким отвечают на экзамене, уже считая баллы.

— Благодарю, — кивнул ректор. — Последний простой вопрос: почему на ваших манжетах следы именно такой смолы?

Лика впервые чуть-чуть удивлённо моргнула.

— Я люблю… качественный запах.

— Ладно, — сказал ректор. — Тогда перейдём к несложным. Староста?

Дверь приоткрылась, и староста сунула внутрь коробочку — ту самую, лакированную, где приличные люди хранят бусы, а Лика — свечи. Коробочка была слегка запачкана подтеками воска, а на донышке отпечатался кружочек мокрой земли — как печать.

— Коробочка лежала за шкафом в вашем блоке, — миролюбиво сообщил завхоз, потому что именно завхозы знают, что лежит за шкафами. — Рядом — следы земли с кладбищенской галькой. И отпечатки кошачьей лапы с чернилами. Интересно, кто бы это мог быть.

— Это подстава, — ровно и спокойно сказала Лика.

— Тогда скажите, — мягко предложил ректор. — Скажем, почему в вашей тетради по травологии пропущена тема вчерашней выездной лабораторной, зато подробно разобраны ритуальные смеси на основе мёда. И почему в ваших чернилах — пахучие масла.

Лика улыбнулась второй раз, очень спокойно.

— Ничего из этого не является прямым доказательством, — сказала она.

— У нас есть прямая банка, — поправил её Северин-Холодов таким тоном, каким, вероятно, поправляют упрямую формулу в учебнике. — С четырьмя слоями. И у нас есть кот, который подтвердит, что вы знали, где и когда моя студентка собирается нарушить запрет. Вы знали — и действовали. Дважды. И вас не интересовали последствия нашествия тыкв на Академию!

— Я хотела, — вдруг горячо бросила Лика, и улыбка у неё наконец треснула, — чтобы её исключили. Да! Чтобы вы, Северин-Холодов, перестали смотреть на неё, как на надежду курса. Чтобы она перестала быть первой во всём. Чтобы на зачёте не говорили «как у Рябиной». Хотела, чтобы всё