Попаданки. Розарий для феодалок. - Людмила Вовченко

— заявила Шура, ходя по комнате и привыкая к ощущениям. — Это не одежда. Это ловушка. Ты попробуй в этом присесть. Это же… Она попыталась присесть и тут же выпрямилась. — …это же насмешка, — закончила она, глядя на Наташу с трагедией на лице. Наташа, конечно, тоже была не в восторге, но её подход был другой. Она поправила рубаху, подтянула пояс и спокойно сказала: — Мы не в модном журнале. Мы в месте, где нас могут понять неправильно. Нам нужно выглядеть, как положено. Хотя бы внешне. Шура фыркнула. — Внешне я сейчас выгляжу как… — она поискала слово и нашла его: — …как пирожок в кружевной салфетке. Наташа улыбнулась. — Зато пирожок с характером. Шура остановилась, посмотрела на себя в мутное отражение в железном тазу, вздохнула и махнула рукой: — Ладно. Я потерплю. Но когда мы разбогатеем, я закажу себе одежду без рюш. И назову это революцией. Наташа закончила с косой, перекинула её через плечо и посмотрела на Шуру внимательно. — Слушай, — тихо сказала она. — Нам надо действовать. Не разговорами. Действиями. Шура кивнула. — Я готова. Кому копать? — Всем, — ответила Наташа и поднялась. Они вышли во двор, и двор встретил их тем, чем встречают людей, которые решили «сейчас всё исправим». Крапива. Колючки. Сухие ветки. Грязь. Куча старого мусора под навесом. Перекошенный забор. Курятник, который держался на честном слове и деревяшке. Коза, привязанная к столбу, жевала что-то и смотрела на них с выражением: «А вы кто такие, чтобы тут командовать?» Воздух был влажный. Где-то вдалеке пахло дымом — видно, кто-то уже топил. По траве полз туман, цепляясь за ноги. Управляющая уже была во дворе. Она стояла, скрестив руки, и наблюдала — явно ожидая, что девицы сейчас постоят, поплачут и убегут обратно в дом. Слуга — старик — возился у сарая, делая вид, что ему всё равно, но слушая каждое слово. — Ну? — сказала управляющая. — Опять будете «думать»? Шура медленно повернула к ней голову. — Будем работать, — сказала она тихо. И пошла к навесу. Управляющая моргнула. Наташа не стала спорить. Она пошла к земле. Присела, начала собирать сухую траву, выдёргивать сорняки. Она делала это так спокойно, как будто всю жизнь этим занималась, и в каком-то смысле так и было: земля для неё всегда была понятнее людей. Через десять минут стало ясно, что это не спектакль. Шура, не церемонясь, вытащила старую доску, отбросила её, взялась за другую. Под навесом нашлись инструменты — примитивные, но рабочие: лом, старый топор, мотыга. Шура взяла мотыгу, проверила, как она сидит в руке, и удовлетворённо кивнула: — Вот это я понимаю. Честная вещь. Без рюш. Слуга подошёл ближе. — Позволите… — неуверенно сказал он. — Позволю, — бросила Шура, даже не глядя. — Только не тормози. И старик неожиданно оживился. Он взялся за дело с той жадностью к работе, которая бывает у людей, которые давно ничего не решали сами. Управляющая сначала стояла, потом будто вспомнила, что она вообще-то тут главная, и резко сказала: — Вы не так делаете! Шура подняла на неё глаза. — А как надо? — спросила она спокойно. Управляющая открыла рот, замялась. — Ну… сначала… Шура не дала ей договорить. — Вы вчера сказали: двор, чистка, стирка. Мы делаем двор. Если хотите командовать — командуйте по делу. Если нет — не мешайте. Это было сказано без крика, но так, что управляющая притихла. Наташа, не поднимая головы, услышала это и мысленно отметила: поставила границу. Правильно. К обеду они успели больше, чем управляющая ожидала за неделю. Двор стал чище. Навес освободили от гнилья. У курятника укрепили одну стену. Старик-слуга даже нашёл где-то связку гвоздей и радовался, как ребёнок. Коза всё это время смотрела на них, жевала и, кажется, делала выводы. Наташа подошла к ней ближе, присела рядом, осторожно провела рукой по шее. Коза дёрнулась, но не убежала. Наташа посмотрела на животное внимательнее — на шерсть, на форму головы, на вымя. И внутри неё снова щёлкнул тот самый режим: оценка. — Шура, — тихо сказала она. Шура подошла, вытирая лоб. — Что? Наташа кивнула на козу. — Это не просто коза. Шура прищурилась. — Она мне тоже не нравится, — сказала она. — Смотрит как налоговый инспектор. Наташа усмехнулась. — Это ангора, Шур. Шура моргнула. — Ты сейчас сказала слово, которое звучит как «денег будет много»? — Именно, — спокойно ответила Наташа. Шура медленно выдохнула. — И беременная? Наташа кивнула. Шура посмотрела на козу так, как будто та внезапно стала самым красивым существом на земле. — Привет, дорогая, — ласково сказала она. — Ты у нас теперь королева. Никто тебя резать не будет. Я лично убью того, кто попробует. Коза жевала дальше, не впечатлившись. После обеда Наташа спустилась в подвал. Проверила рассаду. Достала клубни картофеля. Пересмотрела их один за другим, отбраковала гнилые, оставила живые. Шура пришла следом и уселась на ступеньку. — Наташ… — тихо сказала она. — Ты понимаешь, что если мы вырастим картошку, нас тут будут носить на руках? Наташа посмотрела на неё строго. — Нас будут пытаться ограбить, — сказала она. — Поэтому пока — тише воды. Шура кивнула, но глаза у неё блестели. — А розы? — спросила она. Наташа погладила коробку с саженцами. — Розы будут позже. Сначала — еда и быт. Потом — красота. Красота здесь — это власть. Шура усмехнулась. — А я думала, власть — это когда ты можешь сказать управляющей «замолчи» и она замолкает. Наташа рассмеялась тихо. — Это тоже. Вечером случилось то, чего Наташа не ожидала так быстро. Управляющая, которая весь день держалась настороженно, вдруг зашла на кухню, когда Наташа мешала похлёбку, и тихо сказала: — Вы… правда умеете работать. Это было не признание, а констатация. Но в её голосе уже не было той ядовитой насмешки. Шура, сидевшая у стола и чинившая ремень на мешке, подняла голову. — А вы думали, мы чем всю жизнь занимались? — спросила она. Управляющая замялась. — Я думала… вы… — Мы были другие, — спокойно сказала Наташа, не поднимая глаз. Управляющая посмотрела на них долго. Потом буркнула: — Ладно. Завтра… — она явно подбирала слова. — Завтра покажу, где лучше копать. Если вы… правда хотите. Шура улыбнулась. На этот раз — без угрозы. — Хотим,