Любовь не предлагать - Алекс Коваль

чтобы спросить Ярика, чего в квартире так тихо и, на первый взгляд, пусто, как до моих ушей доносится неразборчивый звук. Едва слышный. Что-то отдаленно похожее на писк. Или… стойте. Всхлип?

Торможу посреди коврика в пороге. Напрягаю слух, прислушиваясь.

– Ну, ты чего там завис? – ворчит Ремизов, тыча меня локтем в бок.

– Тш-ш, – шикаю. – Слышишь?

Всхлип повторяется. Уже громче и жалобней. Откуда-то со стороны хозяйской спальни.

Рыдает, что ли, кто-то там?

Димка?

Вряд ли.

Тогда…

– Птичка? – звенит от напряжения голос друга.

Мы переглядываемся.

Звук повторяется.

– Птичка, ты дома?! – уже громче спрашивает Ремизов, отодвигая меня со своего пути. Проходит в квартиру, на бегу скидывая кроссовки. – Ава! – Швыряет ключи на тумбу в прихожей и летит в сторону спальни. – Ава, ты в порядке? Эй, малышка, что слу… – Замолкает.

Я неловко топчусь на пороге, почесывая затылок. Раздумываю над тем, не стоит ли мне уйти и оставить супругов наедине, как слышу удивленный выдох Ярика:

– Марта?

Меня словно током прошивает.

– Марта? – повторяю за Ремом.

Забыв про все правила приличия, не разуваясь, быстрым широким шагом преодолеваю расстояние до комнаты Ярика и Авы.

Марта?

Моя Марта?

Это она рыдала, что ли?

Притормозив на пороге хозяйской ванной, выглядываю из-за плеча друга. Обмираю. На меня резко накатывает дурнота от того, в каком зареванном виде я вижу свою Царицу. Разбитая и потерянная Обезьянка сидит на крышке унитаза, кажется, став в разы меньше. Нос у моей девчонки опух. Щеки красные. Под глазами мешки и разводы от потекшей туши. Плечи вздрагивают от отголосков ушедшей истерики. А рядом Ава. Крепко обняв, притягивает сестру к себе, успокаивающе поглаживая по голове. По ее взгляду мало что можно понять. Если Царица сидит с похоронным видом, то Птичка то ли восхищена, то ли напугана, то ли и то и другое сразу. Хрен поймешь этих женщин!

Я теряюсь. Ремизов, похоже, тоже. Девушки молча смотрят на нас. Мы на них. И только сейчас я улавливаю одну капец какую неожиданную вещь! Детальки в моей голове махом складываются в единую картинку. Шестеренки начинают крутиться в убойном темпе. Я перевожу взгляд с рук Царицы, в которых зажат тест на беременность, на ее мертвенно-бледное лицо.

Да ладно?

Серьезно?

Да ну бросьте!

Прежде чем успею уверовать в собственную догадку, слышу словно сквозь толстый слой ваты в ушах робкое от Авы:

– Э-э… мальчики… у нас тут есть кое-какие новости.

У меня перехватывает дыхание. Интуитивно я и так уже знаю, какие новости. А тут еще и мои умозаключения подтверждает новый жалобный всхлип Обезьянки. Ох-ре-неть!

Все еще слабо веря в реальность происходящего, я делаю глубокий вдох, с трудом удерживая поехавшие вверх уголки губ. Мы, похоже, это… ну, залетели, что ли?

– Новости? – переводит взгляд с меня на свою жену Ярик. – Какие новости? Что у вас тут происходит? Ты что-нибудь понимаешь, Бес? – смотрит на меня друг.

Я смотрю на Марту. Осторожная улыбка трогает мои губы. В ответ Царица сводит свои брови на переносице, насупившись, как обиженный ребенок. Обиженный или напуганный, Бессонов? Судя по всему, второе.

Понял, не дурак. Улыбку с губ стираю так же быстро, как нарисовал. Сердце ухает в желудок. Она реально расстроилась. Эти слезы – не слезы радости. Моя девочка балансирует на грани нервного срыва, о чем явно говорят побелевшие костяшки пальцев, которыми она сжимает тест, и дрожащая нижняя губа, которая едва сдерживает новый всхлип. Для Марты, которая патологически боится строить планы на будущее, неожиданная беременность, должно быть, во сто крат хуже апокалипсиса.

Беременность…

Мы беременны.

Класс!

То есть черт.

Черт, черт, черт!

Она к этому явно не готова.

А я? Я готов?

– Бес? – окликает меня Рем.

Я перевожу взгляд на друга.

Что он спросил? А, да.

– Кажется, понимаю.

– Это уже хорошо, – говорит Ава и смотрит на меня с легким немым укором.

А я что? Я понятия не имею, как так получилось! Нет, то есть, конечно, имею. Но давайте будем честны: мало кто задумывается наперед о последствиях того или иного поступка в такой интимный момент. Тем более с постоянной партнершей. Когда тобой управляет та голова, что ниже пояса, – не до рефлексии. Этой части тела вообще думать не свойственно. Оправдание хреновое, но какое есть.

Поэтому я пребываю в странном состоянии радостной растерянности, толком не понимая, как вести себя в данный момент. По уму, мне бы подойти к Обезьянке, обнять, поцеловать, прошептать, что все будет хорошо, но все, что я могу делать пока – молча смотреть в ее большие от испуга глаза. Смотреть, борясь с собственной накатывающей панической атакой. Я и ребенок? Мы и ребенок? Сейчас? Все так стремительно, что голова кругом!

– У нас тут нарисовался полосатый тест, – объясняет сестра Марты, нарушая установившуюся тишину в нашем квартете.

– У нас? – удивленно взлетают брови Ремизова. – У нас с тобой?

– Ну, то есть у них, – виновато пожимает плечами Аврелия.

– У них?! – бегает глазами с меня на Марту друг в состоянии крайнего офигевания. – Погодите! И как давно существует это «них»? – Останавливает свой взгляд на мне. – Бессонов, – звенит от напряжения голос кэпа, – как давно ты зажигаешь с сестрой моей жены, черт возьми?

– Очевидно, достаточно давно, чтобы мы уже были беременны, – произношу я ровным, спокойным тоном, готовый к любому выпаду Ярика.

Даже к такому, когда его кулак влетает в мою челюсть, сворачивая ее к хренам. Но… к тому, что эти слова триггернут и выведут на слезы Царицу, я не готов совсем!

С громким «а-а-а» Обезьянка опускает плечи и закрывает ладонями лицо, начиная плакать взахлеб. По ее щекам безостановочно текут слезы. Ава шикает на сестру, пытаясь успокоить. Ремизов бледнеет. А мне словно кол в сердце вгоняют. Шипастый. Пару-тройку раз проворачивая. На плечи ложится груз вины весом в тонну, придавливая всю тихую радость к земле. Твою мать!

– Ну ты чего, малышка? Эй! – срываюсь я с места.

В пару шагов оказываюсь рядом с Царицей, падая на колени перед злосчастным унитазом. Одной рукой притягиваю ее к себе, обхватывая за плечи. Второй зарываюсь в светлых волосах, сжимая затылок. Ее нос утыкается мне в шею. Ее плечи сотрясаются от тихих рыданий. А слезы оставляют влажные следы на моей толстовке. У меня внутри все сжимается от боли. За нее. За ее слезы. За нас. Если бы была такая возможность, я бы без промедления забрал себе все то дерьмо, что так полощет ее изнутри. Если бы только…

Выдыхаю, крепче прижимая свою трусиху к себе. Краем уха