Любовь не предлагать - Алекс Коваль

В этом хоккейном сезоне меня «счастье» трястись за Арса обошло стороной, ведь наши с Бессоновым отношения начались уже на этапе плей-офф, а болеть за него я и подавно начала всего пару-тройку недель как. Но, чувствую, в следующем году хапну сполна. Ибо уже одно то, что Бес вышел на лед для разминки вместе с командой, заставило мое сердце подскочить к горлу и тут же ухнуть в пятки. Я волновалась. Волновалась так, будто это мне, а не ему сейчас предстоит шестьдесят минут умирать на льду, обливаясь потом на потеху публике и собственного эго. И если Арс, судя по уверенным движениям, само спокойствие, то я словно голыми ступнями на иголках танцую.

Помните, я говорила, что мне никогда не понять хоккейных жен? Их озабоченность собственными мужьями и их карьерой, травмами, победами и поражениями? Забудьте. Я поняла – этот процесс не поддается никакому контролю. Вместе с появлением отношений с профессиональным спортсменом все ваши мысли клином сходятся на вашем мужике, а иное фактически становится табуированным. Все ваше существование превращается в стремление обеспечить физический и эмоциональный комфорт вашему хоккеисту, а собственные карьерные амбиции, ну… они как бы есть, но уже точно не во главе угла.

Так вот, я, конечно, еще не настолько «охоккеилась», но уже чувствую эти страшные поползновения положить на кон собственную жизнь ради жизни и карьеры Бессонова. Себя я, конечно, по-прежнему сильно люблю, но, оказывается, этого засранца уже люблю больше. Вот такая занимательная штука…

Бессонов прокатывается по коробке. Запрокидывает руки за голову вместе с зажатой в них клюшкой и делает вращательные движения корпусом, разминаясь. Круг, второй. Подкатывается к кучке шайб на льду и выхватывает крюком одну, тут же саданув по воротам. Лязг металла. Штанга. Делает небольшой круг, набирает скорость, подхватывает вторую. Удар. Шайба в сетке. Попал. Я крепче сжимаю пальцами холодный металл перил и сиплю:

– Что-то в горле пересохло.

– Может, тебе воды? – тут же встрепенувшись, спрашивает сестренка.

– Я могу сбегать, – предлагает Димка.

Я обвожу родственников недовольным взглядом, закатывая глаза:

– Вы серьезно?

– Вполне.

– Умгум.

– Не душните! – ворчу. – Я беременная, а не беспомощная. Я могу сходить за водой сама.

– Тогда чего не идешь? – задает резонный вопрос Димка.

– Могу сходить – не значит, что хочу, – бурчу я, чем вызываю тихий смех Авы.

– Э-э, ма, ты такая же странная беременная была? – фыркает племянник.

– О нет!

– О да!

Выдаем мы с Авой в унисон, переглядываясь.

– Да-да, – киваю я. – Она подскакивала в пять утра и топала печь овсяное печенье, разбудив весь дом, а потом дрыхла, как сурок, без задних ног днями напролет, тогда как твои невыспавшиеся бабушка с дедушкой топали на работу, чтобы заработать деньги ей на дорогущий в то время арбуз, который она лопала вприкуску с селедкой. Ах да, еще твоя мать обожала смотреть ужасы. Чем больше визгов и кровищи – тем круче.

– Фу, – морщит нос парень. – Рили, мам?

– У каждого свои причуды, – пожимает плечами Аврелия.

– У меня нет причуд, – самоуверенно парирую я. – И не будет!

Про дорамы, которые я начала поглощать пачками, я, пожалуй, промолчу. Спойлер: если так пойдет и дальше, Арсений пообещал отключить мне все подписки на онлайн-кинотеатры и выкинуть вай-фай-роутер в окно. Видите ли, ему не нравится, что корейские сериалы заставляют меня плакать. Ну а как?! Как иначе, когда там показывают такие душещипательные истории?! Чурбан бесчувственный!

– Будут, – вырывает меня из мыслей ехидный смешок Рельки. – У тебя просто еще слишком маленький срок. Дальше интереснее. Гарантирую.

– Звучит зловеще.

И улыбка на губах сестры застывает соответствующая, что заставляет меня напомнить:

– Ты же в курсе, что я нервная истеричка и меня нельзя пугать, а то я могу и передумать?

– Не можешь.

– Кто сказал?

–С таким, как Бессонов, ты не можешь передумать, Мартышка. Этот душка мир перевернет ради тебя и ребенка. И ты это знаешь. М-м, и тебе это нравится.

Бессонов, будто почувствовав, что говорят о нем, вскидывает голову, проходя взглядом по трибунам. Безошибочно находя наш сектор, улыбается своей самой плутовской улыбкой, неуклюже изображая двумя руками гигантское сердечко, едва не заряжая клюшкой сокоманднику по лбу.

Я начинаю улыбаться в ответ. Двумя ладошками посылаю своему хоккеюге воздушные поцелуи. Бессонов делает вид, будто эти самые поцелуи врезаются в него, сшибая с ног, и нелепо взмахивает руками, будто собирается упасть на задницу. Проезжающий мимо него Ремизов по-дружески дает товарищу подзатыльник, мол: «Финал, чувак, давай немного посерьезней». Я начинаю глупенько похихикивать.

В этом и есть весь Бессонов!

Камеры вовремя выхватывают наше маленькое представление, транслируя все на медиакуб. По ледовому проносятся смешки и шепотки, немного сбавляя градус напряжения. Краем глаза я замечаю, как некоторые зрители оглядываются на наш сектор, и смущенно прячу взгляд, оглядываясь на Аву, которая заявляет:

– Ну вот, я же говорила.

– Ой, отстань, зануда!

Релька пихает меня бедром в бедро, посмеиваясь.

Да, да, да! Ладно, она права: Арсений – душка! И это не от слова «душный». Он – заботливый, внимательный, чуткий и рассудительный. Любой, даже самый тотальный, капец он умеет встретить с улыбкой на лице. А его уверенности с лихвой хватает на нас двоих. Вернее, уже троих…

И может, мать из меня и получится никудышная, но отец из Бессонова обязан выйти классный. Его готовность взять всю ответственность на себя – и за меня, и за ребенка,– пожалуй, и стала решающим фактором в моем решении рожать. При иных обстоятельствах, вероятней всего, на такой серьезный шаг я бы не пошла. Тем более находясь не замужем. Нет, Бессонов, конечно, меня туда позвал, но…

Но. Вы же понимаете?

– Все, парни уходят со льда, – говорит Ава, – сейчас начнется предматчевое представление. Сядем?

– Да, давайте, – соглашается Димка.

– Я все-таки схожу за водой, – бросаю я.

– И мне колу захватишь?

– Окей. Сейчас вернусь.

Пока сестра с племянником занимают свои места в первом ряду, я поднимаюсь по ступенькам в зал, совмещенный с нашей ложей. Здесь нам каждую игру накрывают небольшой шведский стол с закусками, заряжают кофемашину и выставляют бутылочки с газировкой и водой.

Я подхватываю одну, попутно закидывая в рот канапешку. Откручиваю крышку, собираясь сделать глоток, как дверь открывается, и я вижу знакомое женское лицо в обрамлении светлых, идеально уложенных волос. С ярко-голубыми глазами, так похожими на глаза сына, и лучащейся счастьем улыбкой при виде меня.

– Марта, девочка моя! – всплескивает руками мама Арсения.

– Ирина Георгиевна, – улыбаюсь я.

Женщина тут же заключает меня в свои крепкие свекровские объятия.

Я обнимаю ее в