Акцентор - Вероника Десмонд

еще один. Мои ноги обвивают его бедра, а пальцы скользят по чернилам татуировок. В нем совсем нет нежности, но сейчас я понимаю, что он удерживал контроль.

Потому что теперь его ритм совсем другой.

Он животный. Дикий.

Безумный.

Он доминирует, входит в меня все глубже, все сильнее. Я вцепляюсь в его кожу, желая слиться больше, потому что это так… чертовски хорошо. Я даже подумать не могла, что это будет настолько хорошо.

По моему лицу текут слезы, когда он кусает меня за горло.

У меня будут ужасные синяки, потому что вся моя сущность безжалостно отмечена его пальцами и бесконечным, грубым трением поверхности стола и обнаженной кожи.

Он замирает возле входа, а затем вбивается так глубоко, что мне кажется, что я сломаюсь. Мой крик смешивается со слезами и стонами – достаточно громкими, чтобы потревожить всех животных в лесу.

– Громче, – приказывает он перед тем, как войти со шлепком.

– Черт! – я плачу и кричу, но он проникает еще глубже. – Аарон… остановись… хотя бы… на минуту….

– Какой бедный маленький ангел, – он смеется мне в ухо, и я вздрагиваю от хриплого, мрачного тона. Боже… Если бы я только могла слышать его голос также четко, как слышит человек с нормальным слухом. – Твоя киска так сильно доит мой член.

Я вся дрожу, пока он трахает меня до изнеможения.

Наслаждение проникает в каждый дюйм, потому что боль медленно переходит в удовольствие.

Моя киска растянута до предела. Эта наполненность чертовски ненормальна, но я вцепляюсь за него крепче, потому что я так сильно скучала по его безумным прикосновениям, что границы разумного давно стерлись.

– Держись за меня.

Аарон берет мои слабые руки и закидывает к себе на плечи, а потом хватает меня за задницу и поднимает в воздух, насаживая на свой член до самого конца.

С моих губ срывается гортанный крик, когда он проникает так глубоко, что я уверена – растянуть меня больше просто невозможно.

Он начинает медленно и с силой вбиваться, управляя мной, как марионеткой. Он врезается снова и снова, и я чувствую, как мое тело напрягается, засасывая его сильнее. Наслаждение и боль ослепляют, я бессильна сопротивляться ему, так же, как и остановить это.

Вот что такое абсолютное падение.

Мой живот сжимается, и я громко кричу, когда оргазм обрушивается на меня с разрушительной силой, которую он поглощает своим поцелуем, но Аарон не останавливается.

Даже близко нет.

Он трахает меня сильнее.

Жестче.

Его ритм становится безумнее. Он трахает меня, даже когда несет в сторону рояля, а потом все заканчивается.

Аарон мягко снимает мое тело с себя, сажает на стул возле инструмента, ласково убирает волосы с лица и приказывает:

– Открой рот, ангел.

Я одновременно окаменела и одновременно совершенно обессилена, но он хватает меня за подбородок, заставляя сосредоточиться, и, когда я приоткрываю губы, его рука делает несколько сильных движений по члену, а затем он кончает прямо на меня: его сперма попадает на мой язык, мое лицо, мою шею и грудь.

Он размазывает ее по коже, смешивая с кровью, пока я едва могу сделать вдох, пытаясь совладать с поврежденными легкими. Я даже не уверена, реальность ли это, так как произошедшее больше похоже на иллюзию.

Потому что сам дьявол встал на колени.

Заключил меня в объятия.

А затем прошептал на ухо:

– Ты моя, Элеонор.

Примечание:

Доминанта – преобладающий очаг возбуждения в головном мозге человека, связанный с повышенным вниманием или актуальной потребностью. Способен усиливаться за счет притяжения возбуждений с соседних участков мозга. Понятие Д. введено А.Ухтомским.

Глава 24

Выученная беспомощность

«…Every time you fall asleep

Всякий раз, когда ты засыпаешь,

Pray the lord your soul to keep

Молись, чтобы господь хранил твою душу»

Adam Jones – You Can Run

Окрестности Элгина, Шотландия.

Хищник.

Я сбился со счета, сколько раз я останавливался от желания разбудить Элеонор и повторить вчерашнюю ночь.

Блядь, лучшую ночь в моей жизни.

Я все еще чувствую на языке запах ее возбуждения, ощущаю, как ее киска сжималась вокруг моего члена, когда я трахал ангела как одержимое животное.

Эль начала терять сознание, как только я ее поднял, предварительно облив ее своей спермой. Судя по мерному дыханию ангел уже спала, и как бы мне ни хотелось продолжить наш увлекательный вечер, я отнес ее в нашу спальню, а затем заставил себя одеть ее – частично для ее же комфорта, частично для себя.

То, что я видел… это, блядь, намертво застрянет в моей больной голове.

Стоны, крики, распухшие красные губы, отмеченная кожа. Взгляд такой яркий и злой, что я задаюсь вопросом, не умер ли я, попав во второй круг ада.

Светлая синева уже не та, что была раньше, она убийственная. Как шторм в Северном море. Или ураган, в котором я наблюдал завораживающее возбуждение и абсолютный ужас.

Царапины, фиолетовые отметины, укусы и засосы украшают ее кожу. Самая красивая метка – на ее горле, след моего преклонения и одержимости.

Я никогда не достигал подобных граней.

Это гребаный ад.

Я не касался ее, не целовал и не трогал несколько охуительно долгих месяцев, испытывая наивысшую степень ломки. Я пытался сублимировать ангела через боль, которую я причинял другим в «Дьяволе» и в большинстве случаях тем, кто был как-либо замешан в незаконных делах «Виктории». Блядь, я копался в таком грязном дерьме, от которого даже мне будет тяжело отмыться, однако моя зависимость никуда не исчезла.

Конечно, я следил за ней.

Слушал, как она играет или тихо поет, провожал ее до приюта, встречал утром, когда она выходила поухаживать за лошадьми.

Это была пытка, чертова черная дыра. Пока она не сказала мое имя этим мягким, но злым подтоном, вынуждающим меня склониться перед ней на коленях.

«Аарон…»

Блядь. Блядь. Блядь.

Ангел кричала мое имя, когда я вбивался в нее раз за разом, пока ее кровь была на моем члене.

Мои пальцы начинают отстукивать «Дьявольскую трель» Тартини, которую ангел играла на скрипке, спрятавшись в темном и пыльном театре Кингстона.

Растянувшись на кресле, я вдыхаю окруживший меня аромат, продолжая наблюдать за увлекательной картиной, представшей перед глазами: одеяло отброшено в сторону, и ее нежная кожа отмечена, пока Элеонор, одетая только в толстовку, даже не замечает моего печального состояния.

Гребаные