В договор не входит - Лина Ласс

Я впитывала его тепло и запах, ощущая внутри настоящее счастье. Всё тёмное и тревожное сейчас покинуло меня, оставив только светлое, но мучительное чувство. Я ещё не была с ним знакома, но точно знала, что это.

Тяжёлое, но дарящее крылья. Озаряющее, но приносящее за собой тягостную слабость, рушившее договор, но возносящее меня на небеса.

… любовь.

Глава 28

Во что я вляпалась?

Ночью, проваливаясь в сон, чувствуя, как мою руку сжимает горячая ладонь Максима, я правда чувствовала себя окрылённой, но пробуждение больно бросило об оземь, отозвавшись ноющей раной в груди. Сама не желая безответно влюбилась в того, кто никогда не ответит взаимностью.

Люблю. Я люблю.

Так вот каково это. Вот какое мучительное, сильное, сладкое чувство – любовь. Наполненная ею до краёв, я могла бы сокрушить стены, растоптать врагов или даже обмануть смерть. Она переполняла меня, а я готова была отдать её любому, кто попросит.

Нет, не любому. Только одному человеку, но всю и дочиста – суровому, непреклонному немцу с бронзовыми волосами и разбитым сердцем. Вот только как он поступит, если узнает о моих чувствах? Разорвёт договор, так же как с Изабель, наученный горьким опытом? Во избежание притязаний с моей стороны достанет судебный запрет на приближение? Не примет ли Максим моё признание за очередное помешательство?

А что, если так и есть? Что, если я просто больна, ведь легко могла принять одержимость за любовь, так как мысли заполнились одним Эккертом, а единственным желанием было просто быть с ним рядом?

Я буду молчать. Закроюсь от него насколько возможно, но он ни за что не узнает о моих настоящих мотивах, только чтобы задержаться возле него ещё на какое-то время. Может, влюблённость ослабнет? Особенно, если Максим продолжит держать меня на расстоянии.

Распахнув глаза, я обнаружила, что лежу на кровати в своей спальне, укрытая тяжёлым одеялом, но всё ещё в той же одежде, что была вчера. Так вот что это было за чувство окрылённости во сне – Максим на руках отнёс меня в мой номер, снова установив границы, которые я не должна была пересекать. Хотелось закопаться обратно в одеяло, чтобы забыться и успокоить тяжёлое сердце, но мои мысли прервал звонок.

Стоило мне увидеть имя Даниэля на экране, как все переживания отошли на задний план. Я с замиранием нажала кнопку ответа.

– Доброе утро, – голос француза был как всегда беспечен. – Надеюсь, я тебя не разбудил? Хотя, учитывая даже позднее для Парижа время, думаю, ты давно не спишь.

– Нет-нет, – пробормотала я для верности откинув одеяло и свесив ноги с кровати. – Доброе… утро.

Часы показывали начало двенадцатого, но я чувствовала себя разбитой и не выспавшейся. Нужно было быстро привести мысли в порядок. Даниэль не прислал сообщение как обычно, а позвонил. Значит, есть повод.

– Я уже не надеялась тебя услышать.

– Рад, что ты всё-таки обо мне думала. Николь попросила меня позвонить тебе лично, чтобы новости ты услышала именно от друга.

– Значит, это плохие новости?

– С чего ты взяла? – в трубке послышался смех. – Они одобрили тебя. Место в октябрьском номере твоё.

На несколько мгновений я зависла, переваривая его слова. Кажется, я ослышалась.

– Меня… меня выбрали для съёмки? Меня?

– Да.

– Ты не шутишь? Как же так? Наверняка был кто-то лучше, опытнее…

– У меня создаётся впечатление, что ты даёшь заднюю.

– Нет-нет, просто… – нервный смех с облегчением вырвался из груди, – не могу поверить. Так долго не было новостей. Я уже настроилась на отказ.

– Ну, я же говорил, что работа у тебя в кармане, – голос Даниэля потеплел. – Все от тебя в восторге, и даже главный редактор, а уж ей угодить гораздо сложнее, чем Николь. Договор нужно подписать как можно быстрее, съёмки начнутся уже через десять дней. Как насчёт завтра в девять в офисе? Дорогу ты знаешь.

– Да! – я со смехом выпалила в трубку, не понимая, что почти кричу от переполнявшего меня восторга. – Даниэль, я… я не знаю, что сказать. Я так благодарна тебе!

– Не надо благодарностей. Это всё ты.

– Но что могла сделать одна я? Если бы не наша встреча, если бы ты тогда не обратил на меня внимание, у меня не появился бы такой шанс. Господи…

От чувств кружилась голова и распирало изнутри. Никогда бы не подумала, что с таким ликованием встречу новость о том, что именитый журнал предложит мне съёмку. Ещё недавно я бы подумала, какой чушью могла быть сама мысль о подобном, а сейчас я руками ухватилась за шанс на миллион.

Теперь всё будет хорошо! Всё! Всё будет хорошо!

Я выбежала в коридор, минуя охрану даже не подумав остановиться, и толкнула двери в номер Эккерта, но замерла на пороге.

– Я бы хотел изучить риски…

Сидевший за столом Максим остановился на полуслове, оторвавшись от экрана лэптопа и с раздражением посмотрев на того, кто прервал его. Но увидев меня заметно расслабился, удивлённо подняв брови. Кажется, я ворвалась совершенно не вовремя.

– Прости, – произнесла одними губами, сообразив, что прервала переговоры.

Одной рукой Эккерт незаметно для собеседника указал мне на дверь спальни, и я бесшумно прокралась в комнату. Расхаживая в ожидании, заламывала руки и чуть не подпрыгивала на месте, словно ребёнок, которому не терпится поделиться секретом.

Через несколько минут дверь отворилась.

– Что случилось? – вид у Максима был озабочен.

– Прости, я не должна была… не думала, что ты занят.

– Я всегда занят.

Я стыдливо опустила голову, увидев, что Эккерт снова без обуви. Что за привычка такая?

– Почему ты опять без обуви? Куда постоянно деваются твои ботинки?

– Мила, в чём дело? У меня есть только пять минут.

Из горла вырвался смешок. Мне было гораздо легче нести какую-то чушь, чем собраться с мыслями от бурлившей во мне эйфории.

– Они взяли меня.

– Кто?

– Журнал! Они выбрали меня! Предлагают контракт на съёмку для октябрьского номера, самого важного номера в году.

Я взвизгнула и с хохотом запрыгала на месте.

– Мне так хочется всем рассказать! Всему миру! Надо позвонить Паше… нет-нет, ещё рано. Сначала надо всё утрясти со съёмками. Я так…так…

– Счастлива?

Я остановилась, словно поражённая молнией. На лице Максима сияла улыбка, самая прекрасная, самая любимая, обнажившая ровные зубы, а глаза с такой теплотой смотрели на моё ребячество, что сердце вновь сжалось от бесконечной любви.

– Мне так хочется… – я