Жнец и Воробей - Бринн Уивер

Опускаю руку. По щеке Роуз катится слеза. Она смотрит на карту, словно ищет там ответ. У неё дрожит губа. Я хочу прикоснуться к ней. Поцеловать её. Но не слишком ли много боли я причинил? Не слишком ли много времени прошло?

Роуз вытирает слезы, но они снова льются из глаз.

— Мне понравились твои письма, — шепчет она. — Но это понравилось больше всего.

Надежда взмывает в груди, такая огромная, что душит, и в то же время такая хрупкая, что кажется, сломается от одного выдоха.

— Мне тоже.

— Я… я была… — голос Роуз срывается. Делаю шаг вперёд, но она мотает головой и откашливается. — Ты сделал мне больно.

— Знаю. Прости.

— Я тоже виновата. Первая нарвалась на Мэтта Крэнвелла. Не было бы ничего, если бы не я.

— Нет, Роуз. Я рад, что ты это сделала, — она наконец смотрит мне в глаза, и это приносит облегчение. — Иначе я бы никогда не встретил тебя. До сих пор пытался бы втиснуть себя в рамки, которые мне не подходят. И в этой поездке я понял, что вся эта идеальная жизнь, о которой я мечтал — просто бред. Я пытался, правда, но это не моё. Только с тобой я почувствовал себя живым, настоящим.

Роуз кивает, хоть и выглядит растерянной. Кивает и кивает, не может остановиться, потом наклоняет голову, пожимает плечами. Топчется на месте, взъерошивает волосы. Ей нужно время, чтобы поднять голову, мокрые ресницы поблёскивают в темноте.

— И… что значит… «выбрать»… в смысле… что это вообще такое?

Я не могу сдержать глупую улыбку, хотя и стараюсь.

— Понимай, как сама захочешь.

— Ну… — она качает головой и смотрит на море, нахмурившись. — Я люблю обниматься. Нам придется навсегда отменить это правило.

Я делаю ещё шаг к ней. Она почти рядом. Моя рука горит от желания прикоснуться к ней, но останавливаюсь.

— Я тоже люблю обниматься.

— Ещё мне нравится проявлять чувства на публике. Держаться за руки и всякое такое.

— Я всегда хочу держать тебя за руку.

— В Дороти только одна кровать. Раскладывать диван я не буду. Это не так-то легко.

— Отлично. Я не хочу спать в разных кроватях.

— И не смей говорить Барбаре, что у неё бешенство. Она обижается.

— Барбара у тебя? — уточняю, и она кивает. — Я думал, она гастролирует с пуделями.

— Случились… кое-какие… — Роуз смотрит в небо, подыскивая слова. — …происшествия. С чурросами. И, кажется, пару раз у палатки с хот-догами.

Я демонстративно вздыхаю, проверяя её реакцию. Она тут же смотрит на меня с прищуром.

— Не буду говорить ей, что у неё бешенство, — говорю, прикладывая руку к сердцу. — Клянусь.

Роуз скрещивает руки на груди, сжимая карту. Поднимает подбородок и дует на чёлку. Я столько раз представлял это за последние месяцы, что, видя вживую, как будто задыхаюсь.

— Дани и Ренегат заслужили победу в шоу «Любовь на выживание».

Еле сдерживаю смех.

— Не знаю, соглашусь ли… — Роуз сверлит меня взглядом сквозь слёзы. — Ладно, ладно. Они заслужили побед, даже если его псевдоним — полный отстой, а на самом деле его зовут Брайан, и я уверен на девяносто девять процентов, что они сжульничали в испытании с рыбой.

— Справедливо, — говорит она, закатывая глаза.

Мы замираем в тишине. Она теребит карту, словно решает, что делать дальше. Мне хочется сорваться с места, обнять её так крепко, чтоб кости хрустнули. Но я вижу по её глазам, как она борется. Страх, что тебе снова сделают больно — парализует. Я знаю, каково это, когда тебя предают. И даже если она выберет меня, ей нужно время, чтобы исцелиться. Поэтому я не тороплю её, не давлю. Просто жду.

— Мне понравилось, как мы тогда поцеловались, — наконец говорит Роуз. Её взгляд останавливается на мне, и я вижу, что она сомневается. — Нам придётся отменить это правило навсегда.

— Слава богу. Ненавижу его. С удовольствием отменил бы его прямо сейчас, если позволишь.

Она больше не сдерживается. Эмоции рвутся наружу. Я едва вижу её из-за слёз. Подрываюсь и оказываюсь рядом. Представлял этот момент тысячу раз за эти девять месяцев. Даже пытался запретить себе думать об этом, чтобы не разочароваться. Ощущаю её влажные щёки под ладонями. Солёный привкус её губ. Её дыхание на своей коже. Её запах, смесь пряного шоколада с запахом моря. Тот факт, что я могу по-настоящему коснуться её, превосходит все мои самые заветные мечты. Я просто тону в ней. Прижимаюсь к её губам и благодарю всех богов, когда её язык касается моего. Всё внутри меня встает на свои места, когда она обвивает руками мою шею и прижимается ко мне, словно мы созданы друг для друга.

— Я люблю тебя, Роуз, — говорю я, когда мы отстраняемся и прижимаемся лбами. — Прости меня.

Она не находит слов, лишь качает головой. Мы крепко обнимаем друг друга.

Уже темнеет, когда мы наконец отстраняемся, и света едва хватает, чтобы разглядеть тропинку к коттеджу, где веранду с видом на море украшают гирлянды. Меня начинает трясти. Вся моя медицинская практика, опыт работы в критических ситуациях, да и время, проведенное с этими безумными людьми, работающими на Лиандера, — всё это куда-то исчезает, когда Роуз смотрит на меня своими тёмными и сияющими глазами. Любая мысль о ней заставляет меня нервничать.

Сглатываю и показываю на домик.

— Может, останешься со мной?

Роуз не отвечает. Моё сердце сжимается.

— Там… там красивый вид на океан… — она смотрит на меня, не двигаясь. — Эм-м… там вкусный завтрак подают. И вафли, ты любишь вафли, — я хватаюсь рукой за затылок, когда она поднимает брови, словно ждёт чего-то большего. — Там только одна кровать.

Внезапно на её лице расцветает улыбка, словно она нарочно сдерживала её, чтобы посмотреть, как я мучаюсь.

— Это именно то, что я и хотела услышать, Док.

Мы идём к домикам под сияющими звёздами, держась за руки. Каждый шаг кажется мне сном. Вдруг я проснусь, и окажется, что всего этого не было. Она никогда не приходила. И в этот момент меня охватывает ужас, когда мы подходим к парковке, и она смотрит в сторону Дороти, словно собираясь отпустить мою руку.

— Подожди минутку, — говорит Роуз и отступает назад. — Я сейчас вернусь.

Я киваю. Она бросает на меня неуверенную улыбку и уходит к автодому, засунув руки в карманы. Возвращается с рюкзаком на плече.

— Нужно было покормить Барбару и взять вещи на ночь.

— Хорошо, —