На горизонте – твоя любовь - Нетта Хайд

– Я знаю, но не могу остановиться! – она смеется сквозь слезы, и это разрывает меня еще больше.

– Что случилось? – звучит голос Хантера, его глубокий баритон разносится, словно удар грома.

«Весь день… весь день тебя не было рядом со мной, и только сейчас ты решил подойти к своей «любимой девушке»… Спасибо, Хантер».

Я поворачиваюсь, но Санни решать взять инициативу на себя.

– Ничего, – отвечает она, но затем, осознав, что не может сдержаться, добавляет: – То есть да, кое-что случилось, Хантер! Прости, Тея. Я не могу молчать. Я хочу, чтобы у вас был ребенок. Чтобы наши дети стали друзьями, чтобы, возможно, они даже поженились, если у вас будет сын. А если будет дочь – они смогут стать лучшими подружкам. Я буду забирать вашу малышку к нам, чтобы дать вам время для себя, а свою привозить к вам, чтобы и мы могли насладиться временем вместе.

Каждое ее слово – это как порезы скальпеля по одному и тому же месту бесчисленное количество раз. Сначала острый, но быстрый, а потом медленно вгрызающийся в самую глубину до тех пор, пока я не начну терять сознание от боли.

Я – та, кто видела смерть своих родителей и сестры. Потеряла брата, которого ненадолго обрела. Лишилась племянника, которого любила всем сердцем. Тьму. Насилие. Выдержала двадцать девять рваных порезов по своей спине. И сейчас… сейчас я просто теряю способность выдержать поток речи беременной девушки, которая не может держать язык за зубами или еще глубже?

Мне необходимо выбраться отсюда. Сейчас же нужно свалить. Этот комок боли грозит захлестнуть меня целиком, и шампанское больше не помогает. Оно, как и моя выдержка, больше не в силах разогнать эту тьму, что люто сжимает меня изнутри. Вокруг все плывет, ландшафт изменяется, и я лишь стараюсь не потерять контроль, не развалиться на куски прямо здесь и сейчас.

– Я сейчас вернусь, – слова звучат автоматически, но я пытаюсь оставаться спокойной и, прикрыв рот ладонью, разворачиваюсь.

Толпа гостей воспринимается как густые заросли в лесу, и я вынуждена пробираться сквозь нее, продираясь к спасительной двери уборной.

Рывком открыв дверь, я падаю на колени перед унитазом, а затем чувствую, как все внутренности выворачивает наизнанку. Желудок протестует, не выдерживая напряжения, и я изливаю всю эту тошнотворную смесь эмоций и шампанского.

За несколько минут, проведенных на холодном кафеле, я избавляюсь от всех следов ужина и поднимаюсь, чтобы привести себя в порядок. Плевать на макияж. Сейчас мне нужно успокоить дрожь внутри, и, возможно, холодная вода – единственное, что может мне помочь.

Пылающие в ледяной воде руки постепенно остывают, пока я освежаю свое лицо. Ощущаю, как прохлада проникает в кожу, как вращающийся хаос мыслей на мгновение замедляется, но, стоит поднять голову, я вижу его в зеркале.

– Это женский туалет, – в моем голосе нет ни намека на резкость. Нет сил бороться, нет сил продолжать притворство, которое кажется игрушечным.

Я устала бороться с самой собой и постоянно находиться на грани сомнений. Почему я вру всем? Вру Эви, что слушаю свое сердце, хотя сама запираю его под семью замками и обвязываю колючей проволокой, причиняющей боль при вдохе. Вру самой себе…

– Вообще-то, он общий, Тея, – говорит он, указывая на писсуары в углу, которые я не заметила.

– Я сейчас выйду, – отвечаю и начинаю разворачиваться, чтобы уйти, но он останавливает меня, схватив за запястье. Его большой палец успокаивающе гладит по бешеному пульсирующей вене.

– Он знает? – Этот вопрос сбивает меня с толку. Хантер смотрит в пол, будто боится посмотреть на меня.

– Кто он и что должен знать?

– Эван. – Он делает долгую паузу, и в этот короткий миг воздух вокруг становится тяжелым, как будто все пространство сжимается под давлением слов, которые вот-вот сорвутся с его губ.

– Что знает, Хантер? Что я здесь? Да, знает. Я рассказала ему о Санни, – мой голос звучит уверенно, хотя я снова плету нити лжи, которые сковывают меня все туже. – Мы доверяем друг другу на все сто процентов. Он не отслеживает каждый мой шаг, не стоит за спиной.

Эван ничего не знает, он даже не подозревает, где я. Но хотя бы о доверии я не лгу. Он доверил мне свою часть бизнеса… который я разрушу.

Хантер хмурится, его губы сжаты в слабую, грустную улыбку, но он не решается отпустить меня, не убирает руку. Его пальцы все так же обвивают мое запястье, слегка надавливая на него.

– И он знает, что я здесь? – Хантер медленно поднимает голову и, наконец, встречается взглядом со мной.

– Этот момент не уточнялся, – отвечаю я, избегая прямого ответа. – Но я думаю, что это не станет проблемой. По той же причине: доверие, – добавляю с кривой усмешкой, собираясь, наконец, уйти. Однако в ту самую секунду, когда я делаю шаг к двери, он говорит то, что переворачивает мой мир с ног на голову:

– Он знает, что ты беременна? Вчера, когда Санни спросила про твою тошноту, и сегодня… – Он кивает на дверь, за которой меня выворачивало несколько минут назад.

Я застываю, уставившись на резные узоры деревянной двери, пытаясь хоть за что-то зацепиться, найти хоть какую-то точку опоры.

Я не могу ничего сказать. Я поражена. Он думает… Он думает, что я беременна. Беременна от Эвана. Идиот. Какой же идиот…

Моя душа кричит, но этот крик звучит только внутри. Снаружи же я продолжаю врать. Зачем? Почему я вновь притворяюсь?

– Он еще не знает, – шепчу я, не оборачиваясь. – И вряд ли узнает.

– Отец должен знать, что у него будет ребенок, – в его голосе звучит отчаяние, его слова резонируют с моими скрытыми, глубоко похороненными страхами, о которых я до сегодняшнего дня даже не задумывалась настолько серьезно.

– Может быть. – Решив, что на этом наш разговор окончен, я все-таки выхожу из уборной, направляясь на «тусовку», которая именуется свадьбой.

Сейчас я не хочу идти к Санни, не хочу снова слушать, как было бы прекрасно, если бы я родила от Хантера мальчика или девочку, а может и сразу двоих.

Добивать меня больше не нужно, я думаю, с меня уже достаточно. Поэтому я направляюсь к столу с алкоголем, который стоит справа от сцены, опускаю взгляд на ассортимент, желая взять то, что кажется наиболее крепким, но кроме шампанского и вина, здесь больше нет ни-че-го. Поэтому беру бокал в руку, стараясь утихомирить и выгнать из своей головы