Ее дикие звери - Э. П. Бали

прав, Ксандер, нам действительно нужно быть осторожными с подходящей одеждой на публике. Показывать свои ягодицы в местах, недоступных для купания, определенно неприлично. Мы не должны быть обнаженными на публике, где люди считают это оскорбительным.

Я стараюсь не выглядеть смущенной, а затем решаю перейти в наступление. Поднимаю руку, и Тереза передает мяч обратно мне.

— Как насчет похищения? Это неподобающее поведение при ухаживании, не так ли?

Сабрина поперхивается на середине глотка из своей бутылки с водой, и Минни кивает в знак солидарности. Она указывает на мяч, и я передаю его ей.

— Держать аниму в заложниках тоже невежливо.

— Да, и еще раз да, — с энтузиазмом говорит Райлан. — В былые времена похищение людей было обычным делом и общепринятым поведением при ухаживании. Но сейчас все изменилось. И анима, и анимус должны выбирать себе партнеров по собственному желанию, это справедливо.

— У меня есть вопрос, — усмехается Ксандер.

— Тогда подними руку, — говорит Тереза.

Ксандер поднимает, и Минни встает, а затем бросает в него мяч изо всех сил. Ксандер с ворчанием ловит его.

— Это было некрасиво, Минни, — говорит Райлан. — Тебе нужно извиниться перед Ксандером.

— Он до сих пор не извинился перед мной за мое недавно развившееся посттравматическое расстройство, — парирует Минни. — Это действительно нечестно, Райлан.

Райлан постукивает себя по подбородку.

— Неужели не извинился? Что ж, тогда, полагаю, вам двоим нужно написать официальные извинения Лие и Минни за попытку похищения. Я и Дикаря проинформирую.

Вывешивание нашего грязного белья на публике — удивительно катарсический опыт, и мне доставляет удовольствие видеть, как пальцы Ксандера сердито впиваются в мяч.

— Прекрасно, — натянуто говорит он. — Итак, мой вопрос: правильно ли для рекса или регины отвергать свою стаю?

Несколько человек ахают, и звери-самцы неловко переминаются с ноги на ногу. У меня сводит живот, и я инстинктивно обхватываю себя руками.

— Это довольно необычно, — признает Тереза. — Что мы чувствуем по этому поводу?

— Это отвратительно, — говорит Коннор. — Типа, всю стаю? Чтобы сделать такое, нужно быть совсем не в себе.

Мне кажется, что мои внутренности вот-вот вырвутся наружу.

— А что, если на то есть веская причина? — парирует Минни.

Все переводят взгляд на нее, и Лев с фиолетовой гривой спрашивает:

— Какая веская причина?

— А если стая совершила действительно серьезное преступление? — спрашивает Минни мягким голосом. — Что, если они действительно злые звери?

Я чувствую, что за мной наблюдают, и перевожу взгляд с Минни на Косу, с вызовом встречая его холодный взгляд. Теперь мы отвергли друг друга, я и эти мужчины. Я отказала им, а они, в свою очередь, попытались силой вернуть меня моему отцу, «чтобы со мной разобрались». Мне кажется, их предательство намного хуже, потому что я никогда не пыталась причинить им боль, только убегала от них.

В комнате повисает тишина, пока все переваривают слова Минни.

— Если мы примем это во внимание, — говорит Тереза, — тогда отказ справедлив. Возможно, это единственная приемлемая причина.

Глава 41

Аурелия

После ужина мы с Минни прощаемся с друзьями, и я сканирую карточку, чтобы открыть дверь нашей камеры. Перед входом в общежитие уже не так много охранников, но дверь в нашу комнату не будет возвращена до «дальнейшего уведомления».

Распахнув решетку, я едва сдерживаю крик.

Дикарь развалился на моей кровати в одежде и обуви, подбрасывая плюшевого мишку в воздух. Как только он меня замечает, вскакивает на ноги, отбрасывая мишку за спину, и его лицо превращается в маску животной ярости.

— Минни. Уходи, — приказываю я.

— Что…

— Пожалуйста, уходи.

Она разворачивается и уходит обратно по коридору. Я быстро вхожу в комнату, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.

Я хочу убежать. Действительно хочу, но постоянные взгляды, которые бросал на меня Дикарь, дали мне некоторый заряд адреналина, которого хватило на весь день. Плюс то, что я отдала ему приказ Регины на уроке домоводства, дает мне надежду, что у меня есть шанс против него.

— Моя Регина, — рычит Дикарь, его голос на октаву ниже, чем обычно. Мое тело реагирует так, как может отреагировать только тело регины, — между ног начинается мгновенная пульсация, желание электрическим разрядом пробегает по коже, вызывая мурашки. Я, блядь, даже дышать не могу, но выдавливаю воздух ровной, медленной волной. Я пытаюсь говорить спокойным, строгим голосом, направляя в него энергию, которую использовала, чтобы отдать приказ Регины.

— Дикарь, убирайся из моей комнаты.

Выражение его лица мрачнеет.

— Нет. Я не знаю, что это было на кухне, но ты не имеешь права так поступать.

Мне следовало бы испугаться неприкрытой ярости в его голосе. Но нет, моя Регина хочет поиграть, и это совершенно выходит из-под моего сознательного контроля, когда я скрещиваю руки, приподнимаю грудь и мурлыкаю:

— Но ты был таким хорошим мальчиком.

Его реакция мгновенна. Он наклоняет голову набок, обводя взглядом прищуренных ореховых глаз все мое тело, от макушки до кончиков пальцев на ногах.

— Как ты думаешь, что ты делаешь, одеваясь подобным образом? Ты пытаешься ткнуть мне в лицо, что я, блядь, не могу заполучить тебя? Или ты пытаешься привлечь мое внимание?

— Ни в коем случае! — я хватаю за поводок свою возбужденную аниму, и Генри кудахчет в знак согласия. — Зачем мне хотеть твоего внимания? Я ненавижу тебя! Ты пытался вернуть меня моему отцу!

Его челюсть сжимается, но голос звучит ровно, когда он произносит:

— Мое внимание — единственное, чего ты должна хотеть, Лия. — Он подходит ближе ко мне, и я осознаю его присутствие в. Каждом. Гребаном. Движении, которое он делает. То, как горит его кожа, тяжелое дыхание, хищный взгляд. Его аромат, ласкающий мой нос, словно восхитительный весенний ветер.

Кажется, что комната темнеет вокруг него, пока мы смотрим друг на друга, но я стою на своем, даже когда моя анима визжит, требуя, чтобы я легла на спину и раздвинула для него ноги. Позволила ему трахнуть меня, войти глубоко и основательно на правах моей пары. Я хочу, чтобы он укусил меня, пометил как свою. Как их.

Короче говоря, я схожу с ума. Генри клюет меня в щеку, чтобы успокоить, и я перевожу дыхание, испытывая стыд, что оно такое прерывистое.

— Какого хрена, по-твоему, ты общаешься с Клювом? — голос волка убийственно тихий.

Я скрещиваю руки на груди, чтобы скрыть свою дрожь от его близости.

— С кем хочу, с тем и общаюсь. Тебе-то какое дело?

Широкие шаги Дикаря поглощают пространство между нами, а затем он возвышается надо мной, как свирепый, разъяренный великан.

— Какое мне дело? — рявкает он.

Между нами искрит от