Анчутка - Алексей Малых

воровато за теми подсматривает, но вида ей не кажет — может оно и к лучшему. А Сорока бежать собралась — а зачем же она ещё согласилась с Мирославом Ольговичем на торжище идти? Неужели ради сестрицы своей?! — да с разворота в кого-то врезалась, головой приложилась, ушиб потёрла, заскулила. Вовремя вспомнила, что она в мужских портах, а не в рубахе женской. Глаза продрала, а не поднимает, любуется, как загнутый кверху носок сапога аксамитового нервно постукивает. Дальше подол рубахи да халат распашной весь в рубчик, золотой нитью отороченный, на пузе, словно у коровы стельной, рубаха шёлковая натянута, да кушаком аксамитовым сия знатность подчёркнута. Сорока лица не видя, уж поняла с кем встретилась.

— Вот ты где! Удрать решил? — завопил толстяк, губы синюшные вывернул, похожие на два слимака — толстые и липкие, подрагивают, словно они в совокупление за хвост каждый другого схватил. — Это он амфору мою разбил. Благодарю тя, воин! — к кому-то обратился на ломаной славе.

Сорока дернулась, от кулака, на неё падающего, уворачиваясь, но тот не обрушился. Кулак его тот воин перехватил.

— Смерти ищешь? — зашипел знакомый голос.

А дальше и не слышно было о чём те разговаривали, только у купца слимаки затряслись, сжались, на лбу испарина выступила. По началу тот даже что-то пытался сказать, но потом лишь кивал мелко, словно трясучкой болен, да глотал молча, что тому Храбр говорил. Не нужно лишний раз напоминать, каков был степняк, когда его Сороку кто обидеть посмел.

Пока те заняты были, девица же, не теряя надежды на побег, воровато двинулась навстречу к волюшке. Пару шагов лишь сделала, как её мечты, едва успев маревно забрезжить, тут же рассеялись.

— Что здесь делаешь? — Храбр дёрнул ту за шиворот на себя, что неудачливая беглянка смешно крякнула.

Ну, Сорока всё и рассказала — ага, всё прям и рассказала — от начала и до конца, кроме сговора с Мирославом Ольговичем о грамоте половецкой, как и о книговнице, и о подкупе тем челяди, о их столкновении с Миром тоже сокрыла. А так, да — всё без утайки. И, судя по настроению Храбра, он ей поверил.

— Он сказал, что девица лучше знает, что женам понравится может, — лепетала Сорока оправдываясь, хмурной взгляд того желая смягчить.

— Это подойдёт? — сунул ей в руки первую попавшуюся паволоку с многоцветным узором.

Стоит Сорока вздыхает, пока Храбр с купцом торгуется да верно говорят, беда одна не приходит, братья тут как тут обрисовались— они на ругань купца губастого пришли.

Извор отрока рассматривает, больно уж он ему знакомым кажется, признать хочет, руку уже протянул шапку смахнуть, а Храбр не дал — руку того своим махом отбросил. Боярин тут же и смекнул. Только уж на брата своего так многозначно покосился, да ему лишь слышно буркнул:

— Для Любавы, говоришь, подарок ищешь?! Ну-ну…

— Нам возвращаться пора, — Храбр уйти торопится, лишь кивками Сороке указуя, чтоб та подарок для невесты Мира отдала дарителю, да выторговав хорошую цену, монеты из мошны отсчитывает.

Мир того опередил — расплатился сам. Сорока ему плат многоцветный несмело протягивает, а Мир и не торопится принять.

— Значит твой выбор на это пал? — голосом хладным сказывает, а всё же с какой-то еле скрываемой досадой.

Нерешительность уняв, а может всё же нежелая, но Мир, да под пристальными взглядами двух своих ближников, сверлящими, пытливыми и выжидающими, принял предлагаемое — осторожно за конец паволоки взявшись, к себе потянул, а та, что вода, заструилась, ускользая сквозь девичьи пальцы.

— Думаю, что Любаве Позвиздовне он по нраву придётся, — делано равнодушно буркнула Сорока.

Помяни лихо, оно и появится. Стоит вся такая распрекрасная: лицом свежа, грудь ожерелком с каменьями отяжелена, коса словно змея вдоль спины висит, накосник большой да в жемчугах к земле тянет, а подбородок — горе.

— Сестрица, что ж ты тут делаешь? — Извор той издали бросил. — Мать твоя знает-то, что ты со двора вышла?

— Матушка меня сюда и послала, — лёгким поклоном суженому своему на приветствие ответила, не простым, а сердечным, приложив руку, с платочком шёлковым к груди своей. — Чтоб успеть, а то купцы иноземные на днях торг закончат и по реке вверх в Чернигов двинутся.

Сенная, которая сопровождала Любаву, поклон пониже отвесила, почти пополам согнувшись, что было все товары, что хозяйка её скупила, не выронила. А два скучающих кметя, зазорным которым было по торжищу шляться, вместо дел бранных, держа в руках вместо мечей, один — свёртки, другой — по пелике с вином в каждой, ещё раньше отметились.

— Через седмицу у Олега Любомировича именины, вот, она и хотела поминок ему подарить, а сама занемогла, — оправдывается Любава, делано глаза долу опустила, смирение выказывая — перед Ольговичем рисуется. — А вас сюда что привело, не уж-то дар какой тоже смотрите?

— Наместнику мы подарок уже обсудили— мы ему охоту устроим: ловчих уже предупредили, загонщики к месту охоты зверьё гонят, так расстарались, что и туры превеликим числом на подступах, сотские тоже готовы, осталось дело за малым, — Извор Мира приобнял, — дядьку моего уговорить.

— Это я сделаю, — Храбр ответил за Мирослава, выйдя вперёд, незаметно Сороку от всех собою отгораживая. — Наместник мне желание обещал, вот я его и уговорю.

— Вот и ладно! — Извор дальше болтает. — Только одно не по чести. Пока одни подарок для Любомировича младшего затевают, другие, — на Мирослава кивнул, толком слова вставить не могущего, — гостинцы для своих невест ищут.

Извор языком треплет неспроста — присматривает за пошептами нрава своего брата. Да зря сказал, стоя рядом с тем — тут же крухнул, локтем в бочину от него получив.

— Гостинец… — дочь Нежданы улыбкой губы бархатные тронув, слегка нижнюю, самую пухлую лишь краюшек закусив. От частого дыхания ожерелок вздыматься начал, а взгляд томный на паволоку у того в руках уронила.

— Ну, дари уже, — её брат бок свой потирает, а про себя всё отмечает: и как Сорока на Любаву посмотрела, и как Храбр ту плечом загораживает, и как Мир к Позвиздовне подошёл, да паволоку несмело протянул, а сам в лицо той не смотрит. Сразу смекнул, что он вовсе и не его сестрице подарок искал.

— Благодарствую, — Любава с придыханием промолвила, принимает подарок, а Мирослав не дал взять — отнял.

Вот и подтвердилась догадка Извора. Не тот человек Мирослав, чтоб сенных с собой по торжищам просто так таскать. Видать Сорока тому приглянулась, теперь ясно кто ей шёлковую рубаху подарил, когда она у них челядинкой сделалась. А Мир тем временем паволокой взмахнул, что та по ветру расправилась,