В погоне за убежищем - Кэтрин Коулc

рулем этой машины. Сегодня он не заявлял об угоне. Он сделал это сам. Потому что не хотел, чтобы у меня было хоть крупица счастья, и готов был сделать все, чтобы отнять ее.

Внутри разлилась онемелость, и я с готовностью ее принял. Она мне понадобится в ближайшие дни. Я натянул ее на себя, как детское одеяло, под которым я прятался, когда хотел отгородиться от всего.

Заглушив двигатель, я выбрался из внедорожника и пошел к двери. Открыл замок, и сигнализация тут же пискнула. Я быстро ее отключил и направился на кухню. Но, не успел я дойти, как в гостиной вспыхнул свет.

Рука сама потянулась к кобуре на поясе, чистый инстинкт, но я выругался, обнаружив ее пустой. И тут увидел знакомую фигуру, свернувшуюся в одном из моих огромных кресел.

Я нахмурился:

— Ты же знаешь, что я ношу оружие? Я мог тебя застрелить.

— Я еще знаю, что ты держишь его в ящике в багажнике, потому что не хочешь, чтобы в доме, где спит твоя дочь, были пушки, — Элли медленно поднялась.

Желание вскинуть руки, чтобы отгородиться от нее, было чертовски сильным. Как будто это могло ее остановить. Потому что если кто и умел пробить эту онемелость, так это Элли. А сейчас я не хотел чувствовать.

Она шла ко мне, не отводя взгляда.

— Что ты здесь делаешь? Тебе нужно отдыхать.

— Мне нужно быть там, где ты, — сказала она спокойно, без злости, но с уверенностью, которую я не мог разделить. Не зная всей правды.

— Тебе нельзя быть рядом со мной, — единственное, что я мог сказать. Единственное оружие, чтобы держать ее на расстоянии.

Элли замерла, слегка склонив голову, будто меняла угол зрения, чтобы понять меня.

— Ты правда так думаешь?

— Да, — выдохнул я сразу. Чистая и абсолютная правда.

В ее прекрасных глазах мелькнула грусть, и светло-зеленый цвет в тусклом свете стал почти серым.

— А я так не думаю.

Я сжал зубы до хруста:

— Это не твой выбор.

— Разве нет? — она шагнула ближе. Слишком близко.

Запах бергамота и роз закружил голову, душил обещанием ее близости.

Она остановилась прямо передо мной. Ее смешные пушистые сапоги почти касались носками моих скучных ботинок.

— Я никуда не уйду.

— А тебе стоит. Тебе стоит бежать к черту. Потому что моя семья — сплошь худшее из худшего. Все, к чему они прикасаются, они портят.

Элли даже не моргнула.

— Я сегодня была с твоей семьей. Они — лучшие.

— Ты понимаешь, о чем я.

— Нет. Не понимаю. Потому что семья — это куда больше, чем кровь и документы. Это те, кто снова и снова оказывается рядом. Те, кто делает тебя тем, кто ты есть. И для тебя это всегда будут Колсоны.

Дышать стало тяжелее. Воздух в легкие заходил рваными, бесполезными вдохами.

— Неважно, как сильно я этого хочу. Неважно, что я взял себе фамилию Колсон. В моих жилах все равно течет его кровь.

В глазах Элли вспыхнуло яркое зеленое пламя.

— Думаешь, я не знаю этой борьбы? Мой отец убивал людей. Приказывал казнить ради власти и забавы. Вот что течет в моих жилах.

Я покачал головой, обходя ее по кругу:

— Это не то же самое.

— Неужели? — ее голос стал жестким.

Элли была чистым светом. Силой, которую многие пытались погасить. И все провалились. Она была сильнее всех них, потому что просто отказывалась перестать цвести.

— Ты не понимаешь, — я повернулся к ней лицом, чтобы она видела. — Он во мне. — Я ударил кулаком себя в грудь. — Этот гнев. Эта ярость. Я постоянно держу их на цепи, но я все равно их чувствую. Это желание сорваться.

Элли не дрогнула. Она подошла еще ближе, обхватила мою сжатую руку своими тонкими пальцами и крепко удержала.

— Он не решает, кто ты. Только ты решаешь. Да, в тебе есть гнев, но ты направляешь его против несправедливости. Да, у тебя есть ярость, но ты никогда не позволяешь ей управлять собой. Ты превратил каждую боль в топливо. Ты — лучший отец. Лучший брат. Лучший мужчина. И я никогда не убегу от тебя, потому что ты — все, о чем я мечтала.

46

Элли

Я чувствовала, как сердце Трейса бьется под моими пальцами. Чувствовала его сбивчивое дыхание. Видела, как в темно-зеленых глазах пылает злость. Но я не отпускала его руку. Трейс никогда не сдавался и я тоже не собиралась. Потому что ему нужен кто-то, кто будет держаться за него, не даст ему сломаться. Кто-то, кто удержит его от того, чтобы он рассыпался на куски.

— Я никуда не уйду, — я сжала его кулак сильнее, прижав наши руки к его груди. Держала его вместе, когда ему казалось, что все рушится.

В глазах Трейса блеснули несдержанные слезы.

— Я не могу позволить ему причинить тебе боль.

Я думала, что мое сердце уже надломилось, когда Кай рассказал мне правду на веранде, но теперь оно разлетелось на осколки. Я должна была догадаться, что в основе всего — это. Его желание защитить меня.

Я сильнее сжала его ладонь.

— Он не причинит мне вреда. Потому что мы не позволим ему этого сделать.

— Что бы я ни делал — он всегда здесь. Всегда преследует меня, — выдохнул Трейс. — Я вижу ту ночь снова и снова. Он не просто заставил меня смотреть, как он хоронит мою мать. Он заставил меня копать могилу.

Слезы подступили к глазам, грозя пролиться.

— Я вонзал лопату в твердую землю снова и снова. Ладони в кровь, умоляя о пощаде. Но моему отцу было плевать.

Осколки моего сердца болезненно дернулись, и ярость пронеслась по венам.

— Трейс…

— Когда я пытался остановиться, он ударил меня так, что зубы рассекли внутреннюю сторону щеки. Кровь наполнила рот, стекала на землю, смешиваясь с ее…

По щекам побежали слезы. Я представляла того испуганного до ужаса мальчишку, пережившего такое. И знала, что нет слов, которые могли бы облегчить его боль. Все, что я могла — это держать его за руку, чтобы он знал: он больше не один в этих воспоминаниях. Что я рядом, с ним, и буду рядом, через все, что бы ни случилось.

Дыхание Трейса сбивалось, он цеплялся за воздух.

— Я продолжал копать, слишком напуганный, чтобы не слушаться. Руки и рот в крови. А потом он сказал мне опустить ее в яму. Стереть ее с лица земли, будто она никогда не жила.

Его горло дернулось, он с трудом сглотнул.