Экзамен для дракона - Анастасия Алмазова

первой попаданке — её звали Анна. Дочь богатого помещика, она пришла из мира, похожего на мой, но намного раньше. Её слог был тяжёлым, изломанным временем и попытками понять чужую реальность.

Анна писала, что магия в этом мире реальна. Она сама не обладала способностями, но её восторг по отношению к тем, кто владел чарами, просачивался сквозь каждую строчку. Она восхищалась рыцарями, защищающими деревню, и особенно — тем, кого называла просто: «он». Ни имени, ни описания, но с каждой фразой я чувствовала — он был для неё чем-то большим.

Первая, несмотря на отсутствие магии, нашла своё место. Она учила детей — читала, писала, объясняла. Математика была ей понятна, а вот язык дался тяжело. Говорить ей помогла местная магия, но чтению и письму приходилось учиться.

Странно… Я сразу понимала местные надписи, будто мой разум сам подстроился. Может, и на меня действует магия, только по-своему?

Эта мысль тревожила, словно незамеченный камешек в обуви. Почему она — нет, а я — да? Но я решила не копать вглубь. Ещё не время. Может, ответ сам найдёт меня, как и всё остальное здесь — по странному, но удивительно точному велению судьбы.

Я посмотрела на закат. Оранжево-розовое небо расплывалось над лесом, и в этих красках было что-то магическое, даже без заклинаний. Я вдохнула глубже, ощущая, как что-то внутри меня сдвигается — тихо, едва заметно. Как будто этот мир потихоньку принимал меня. Или… открывался?

Глава 10

Книга и рассвет

Вернувшись домой, я почти бегом поднялась в свою комнату. Меня не покидало это ощущение — как будто где-то на страницах книги спрятан ответ, нечто важное, что может изменить всё. Я чувствовала это кожей, сердцем, на грани интуиции и магии. Но как только я положила руку на дверную ручку, чтобы юркнуть внутрь и снова погрузиться в записи Анны, за моей спиной раздался голос Марты:

— Смотрю на тебя и сразу понимаю — снова собираешься запереться в комнате с книгой, — сказала она, появившись словно из ниоткуда, — но нет уж, моя хорошая. Тебе надо обязательно покушать. Совсем худышка, как будто тебя в подвале держали, не иначе! — она всплеснула руками с такой искренностью, что я не сдержала улыбку. — Ещё подумают, что я родственницу свою морила голодом, да ещё и больную. Быстро мой руки — и за стол!

Я застыла, растерянная. Никто раньше так не заботился обо мне.

Моя приёмная мама была женщиной деловой, практичной. Она никогда не кричала, не обижала, не била — но и не обнимала. Её волновали мои оценки, моя осанка, мои успехи в музыке, в спорте, в танцах. Всё должно было быть идеально. Я была как проект, который нельзя испортить, иначе — стыд.

Помню, как поздними вечерами возвращалась домой с очередного кружка. Маленькая, уставшая, идущая по пустым улицам, где каждый шорох казался угрозой. Ключ от квартиры всегда лежал в потайном кармане, ужин — в моих руках, если по дороге я успевала купить что-то на сдачу. Дома было холодно и тихо.

«Самостоятельность, — говорила мама, — это признак взрослости».

А я тогда просто хотела, чтобы кто-то спросил, не замёрзла ли я, не устала, ела ли хоть что-то.

И вот теперь — Марта. С её простыми словами, с ароматом тушёных овощей, с горячим хлебом, пахнущим травами. Всё это вдруг накрыло меня, как мягкий тёплый плед, и я, к своему стыду, почувствовала, как глаза предательски намокли.

— Ох ты ж моя… — Марта подошла ближе и, не говоря ни слова, обняла меня. Просто и искренне, как будто знала всё без слов. — Плачь, если хочется. Здесь можно. Здесь тебя уже никто не бросит, слышишь?

Я кивнула, вжимаясь в её плечо.

Она не задавала вопросов, просто обнимала — крепко, по-настоящему, от всего сердца. Её ладонь мягко гладила мои волосы, движения были неспешными, почти ритмичными, как будто вместе с ними она убаюкивала мою боль.

Я и представить не могла, что вообще способна столько плакать. Раньше со мной такого никогда не случалось. В старом мире я держалась — стиснув зубы, привычно подавляя всё внутри, как будто слёзы были чем-то стыдным. А здесь… здесь всё иначе. Этот мир словно сорвал с меня оболочку, тонкую, но крепкую, и теперь чувства хлынули наружу.

Наверное, это был мой способ справляться со всем, что обрушилось на меня. Новый мир, другой ритм жизни, магия, которая пронизывала воздух. Всё, что я знала и во что верила раньше, теперь трещало по швам.

И, может быть, в этом и была сила. Плакать не от слабости, а от того, что наконец-то разрешила себе чувствовать.

Мы стояли так минут десять.

Наконец, когда внутри стало чуть легче, я глубоко вдохнула, отстранилась и вытерла глаза рукавом. Марта ничего не сказала — просто с пониманием улыбнулась, легко взяв меня под руку.

— Ну вот и хорошо. Пошли кушать, Ариша. Еда остынет — и будет мне горе, — проговорила она с напускной строгостью, но в глазах всё ещё светилась доброта.

Когда мы переступили порог кухни, горячий воздух от раскалённого очага ласково согрел наши лица. На столе уже дымилась глиняная миска с рагу — густым, ароматным, щедро приправленным душистыми травами. Воздух дрожал от запахов: базилик, лаванда, щепотка чего-то, что я не могла опознать — может быть, местная специя, а может, магия. Здесь всё переплеталось: пища и забота, аромат и уют, реальность и сказка.

Я села за стол, и Марта ловко наполнила мою тарелку, приговаривая:

— Ешь. После слёз надо восстанавливать силы. И не спорь, — она подмигнула, и я невольно улыбнулась.

— Спасибо… — прошептала я, чуть смущённо взяв ложку. — Всё так вкусно пахнет.

Еда действительно была удивительно вкусной — густое рагу согревало изнутри, а тёплый хлеб с мятной ноткой буквально таял на языке. Но ещё приятнее было не само блюдо, а то, что я могла разделить его с кем-то. Мы с Мартой не разговаривали много — за окном вечерняя деревня напевала свои тихие, убаюкивающие песни: посвистывал ветер в черепичной кровле, стрекотали сверчки, где-то далеко тявкала собака. Всё это сплелось в такую уютную тишину, что от неё на душе становилось теплее, чем от чашки горячего чая с мятой и шалфеем.

Покончив с ужином, я поблагодарила женщину — искренне, от всего сердца. Она отмахнулась, словно это не было чем-то особенным, хотя я