Опасный маркиз - Минерва Спенсер

Ей никогда еще не доводилось видеть что-то настолько ужасное, как ледяная ярость ее отца в тот вечер. Мия содрогалась при одном воспоминании. Это мгновение стало для нее судьбоносным — именно тогда она окончательно поняла, что не сможет жить в этой стране.

Мия подняла взгляд на человека, который только что ткнул ее носом в это унизительное воспоминание. Маркиз смотрел на нее в упор, и лицо его оставалось непроницаемым. Мия осознала, что не стоило, наверное, лезть в чужое прошлое так бесцеремонно, но раздавила эту непрошеную мысль, словно назойливое насекомое.

Вместо того чтобы ткнуть в Эксли вилкой, как ей хотелось, Мия мягко ему улыбнулась:

— Жаль, что вас там не было, милорд: возможно, я могла бы вас чему-то научить.

Зрачки маркиза расширились, и он наклонился к ней:

— Возможно, вы сможете меня чему-то научить сегодня. У вас есть еще не занятые танцы, например рил?

Ненавистный, гнусный негодяй!

— Если хотите поразвлечься — что ж, я оставлю за вами первый танец. — Мия поставила точку в разговоре, повернувшись к маркизу спиной.

Глава 4

Адам посмотрел на напряженные плечи и неподвижную спину Юфимии и поморщился. Она его спровоцировала, а он ответил ей тем же, не подумав, резко и некрасиво; обычно он такого себе не позволял.

Она рассмеялась над чем-то сказанным Горацием Чемберсом, и тот так широко улыбнулся, словно его лошадь только что получила Золотой кубок в Аскоте. Старый развратник смотрел на дочь Карлайла с ревностью любовника с той самой минуты, как гости уселись за обеденный стол. Стоило ей отвернуться от Адама, Чемберс набросился на нее, точно кабан во время гона.

Старикашка имел дурную репутацию мерзкого извращенца, но был ли сам Адам намного лучше? Он повел себя с Юфимией Марлингтон как жестокое чудовище, которым его считали: сидел с ней за одним столом и принимал участие в этом фарсе. Нет, Адам ничем не отличался от Чемберса и прочих жутких выродков, собранных Карлайлом.

Его захлестнуло волной отвращения к самому себе. Он и правда так низко пал? Станет ли он биться с извращенцами, пьяницами и больными охотниками за приданым за женщину, которую наверняка никто не спросил, хочет ли она принимать участие в этом подлом аукционе? Готов ли он отказаться от остатков чувства собственного достоинства ради наследника?

Лакей унес тарелку с нетронутым супом, и еще трое слуг возникли у него за спиной с тарелками, полными деликатесов. Адам ни разу не выходил в свет с тех пор, как стало модно подавать угощение а-ля рюс: находил это утомительным.

Жестом приказав другому лакею долить ему мадеры, Адам скользнул взглядом по остальным гостям за столом — ни один из которых не взглянул на него самого, — размышляя о сидевшей рядом с ним даме и неожиданном эффекте, который она на него произвела. Сегодня он совсем не ожидал увидеть такую женщину. Его привлекло вовсе не ее красивое лицо и прелестная фигура — больше всего его поразили ее глаза цвета морской волны, полные любопытства, юмора и просто бьющей через край жизни.

Адам спохватился, поняв, что ее идеальный профиль вновь приковал к себе его взгляд. Она двигалась с таким изяществом, что даже немудреный процесс поедания угощения этим прелестным розовым ртом казался какой-то извращенной восточной практикой. С такой внешностью и деньгами ее отца она без труда нашла бы достойного супруга, но ее отец собрал на этом балу худших из худших.

Должно быть, она совершила что-то поистине чудовищное.

Адам горько скривил губы: не ему думать такое о ком бы то ни было. Что, если она виновата лишь в том, что о ней ходят дурные слухи? Кому, как не ему, знать, как запросто высший свет приговаривает своих представителей без суда и следствия?

Юфимия искоса взглянула на него зелеными кошачьими глазами и заметила, что он засмотрелся на нее. С чуть заметной издевательской улыбкой она приподняла огненно-рыжую бровь.

Адам намеренно последовал ее примеру, весело наблюдая, как она безуспешно пытается сдержать улыбку. Едва появившись, улыбка становилась все шире, обнажая ровные белые зубы и создавая крошечную изогнутую ямку в уголке губ.

— Чем вы планируете заняться, когда сезон закончится? — спросил Адам как можно вежливее, решив вести себя достойно до конца обеда.

— Мы вернемся в наше родовое гнездо.

Может, она и подарила ему улыбку, но сдержанность в ее голосе дала ему понять, что он еще не до конца прощен. Юфимия взглянула на блюдо, которое поднес ей лакей, ее губы скривились в презрительной гримасе, и тем не менее она положила немного угощения себе в тарелку.

— Вам не нравится заливное из семги? — весело спросил Адам.

— Для меня это непривычно.

— О! К чему же вы привыкли?

Юфимия наморщила носик и ткнула вилкой в студенистую массу:

— Я бы не отказалась от чего-нибудь поострее детской еды.

— Например?

Глаза Юфимии блеснули, а губы изогнулись в чувственной улыбке, от которой вся кровь Адама прилила к одному месту.

Что за чертовщина? Пришлось сделать большой глоток вина.

Юфимия тяжело вздохнула, отчего то, что скрывал лиф ее платья, соблазнительно всколыхнулось, а у Адама вся кровь взволновалась.

— Я давно мечтаю о финиках.

— О финиках? — переспросил Адам.

— О финиках. — Юфимия страстно сощурила изумрудные глаза. — Сладких, пухлых и горячих. — Кончик ее розового языка на мгновение высунулся изо рта, и сердце Адама пропустило удар. — Они крепкие, липкие и взрываются от малейшего прикосновения языка, наполняя рот терпким жаром.

Вилка Адама звякнула о тарелку.

Губы Юфимии приоткрылись, и она поднесла руку к своей шее, мягко ее погладила.

— Я изнываю по кускусу, пропитанному таким количеством масла, что оно стекает вниз по горлу.

Боже милостивый! Адам шумно сглотнул, чувствуя, как под тканью бриджей его естество увеличивается до недопустимых размеров, словно стремясь пробить деревянную столешницу. Поерзав на стуле и поморщившись, он снова поднял взгляд.

Глаза Юфимии были открыты и больше не выражали страсти, только веселье. Что бы она ни прочитала на его лице, это вызвало у нее усмешку.

Подлая дерзкая девчонка довела Адама до такого состояния всего лишь парой слов о еде! Невольное восхищение боролось в нем с необузданным желанием и чуть не заставило его улыбнуться, но он сдержался и лишь спросил:

— Скажите, миледи, где вам привили вкус к таким лакомствам?

Юфимия наколола на вилку кусок рыбы, который мгновение назад казался ей таким отвратительным, положила в рот, прожевала и проглотила, коварно изогнув губы.

— В монастыре