Тоскуя по ней - Тиффани Робертс

прекрасно понимала, что он имел в виду. Хотя это место было стильно обставлено, здесь темно и холодно. В нем нет жизни. Не было ни фотографий, ни безделушек, ни предметов коллекционирования, сувениров или произведений искусства, которые говорили бы о Киане, его характере или жизни.

— Минутку, — Киан протянул руку в сторону и коснулся панели управления на стене.

Камин вспыхнул с новой силой, сразу добавив тепла в комнату, и занавески вдоль двух стен раздвинулись.

У нее перехватило дыхание. Окна от пола до потолка выходили на город.

— Добро пожаловать в то место, где я иногда сплю, Уиллоу.

Уиллоу подошла к окнам. Просторная терраса окружала квартиру снаружи. За ней были огни города, ночное небо и звезды. Вид с обзорной точки на холме, куда он ее водил, был ошеломляющим, но вид прямо здесь, в центре города… был волшебством иного рода.

— Это прекрасно, — сказала она.

Она почувствовала, как он подошел к ней сзади, и на стекле появилось его отражение, бледное лицо прямо над ее плечом. Его голубые глаза сверкали, как самые яркие звезды на фоне ночного неба. Ее взгляд пробежался по его заострившимся чертам лица, от подбородка к четко очерченным губам с пирсингом, затем к темным выразительным бровям и выше, к кончикам его рогов.

Действительно прекрасно.

— Когда ты здесь, это так, — сказал он. — Ты делаешь это видом, которым стоит любоваться.

Покраснев, Уиллоу повернулась к нему лицом.

— Разве ты обычно не наслаждаешься видом здесь? Иначе зачем вообще нужно такое место?

Его улыбка была нехарактерно задумчивой.

— Возможно, потому, что я уже чувствовал себя обособленным, и это место позволяло мне также чувствовать себя… на вершине. Отсюда я всегда мог смотреть сверху вниз на свою добычу.

Она шагнула ближе к нему, протянула руки и прижала ладони к его груди.

Киан накрыл одну ее руку своей, зацепив пальцем другой ее за подбородок, чтобы поднять лицо.

— Это печаль по мне, маленькая смертная?

— Я знаю, каково это — жить в двух разных местах и чувствовать себя нежеланным в обоих.

— Ах, Фиалочка, — прохрипел он, отпуская ее руку, чтобы обнять ее.

Уиллоу улыбнулась, проведя ладонями по его плечам и запустив пальцы одной руки в его длинные белые волосы.

— Я всегда буду желать тебя.

Он прижался своим лбом к ее и закрыл глаза. Какое-то время он обнимал ее, одновременно нежно и собственнически, прежде чем тихо сказал:

— Я хочу тебе кое-что показать.

Открыв глаза, он отступил назад и взял ее за руку. Уиллоу последовала за ним через гостиную, мимо безупречно убранной кухни, где она не заметила ни единой посуды, кастрюли, сковородки или электроприбора, кроме микроволновой печи и огромного холодильника. Они продолжили путь в коридор с несколькими закрытыми дверями по обе стороны — все, что неудивительно, черные. В тусклом освещении эти двери казались почти внушительными, усиливая таинственность того, что находилось за ними.

Он остановился у последней двери справа. Она выглядела так же, как и все остальные, но когда он потянулся к ручке, Уиллоу могла поклясться, что заметила фиолетовое пятно на металлическом замке.

Дверь открылась в темную комнату. Занавески пропускали лишь немного света, превращая все в комнате в неясные тени. Она вошла следом за Кианом. Сияние его глаз падало на близлежащие предметы, но его света было недостаточно, чтобы показать что-либо вокруг. Казалось, что комната заполнена мебелью, накрытой простынями.

Затем он включил свет. Глаза Уиллоу расширились, когда она ошеломленно оглядела комнату.

Остальная часть его квартиры была полностью черно-серой, но здесь был цвет. Так много цвета. Картины покрывали почти каждый дюйм стен, а мольберты, некоторые с полотнами, обернутыми тканью, стояли по всей комнате. Брезент, расстеленный на полу, был забрызган краской всех мыслимых цветов, а большой стол, на котором стояли десятки баночек и тюбиков с краской, кисти и палитры, выглядел немногим лучше.

Но по мере того, как Уиллоу изучала картины и впитывала то, что видела, ее удивление только усиливалось.

Многие работы были угрюмыми, темными, отдавая предпочтение оттенкам красного, черного и серого, были ли они абстрактными или содержали какие-то образы. Некоторые были светлее, с зелеными, синими и желтыми тонами. Тут и там были разбросаны пейзажи. Знакомый силуэт под ночным небом, видимый с холма, куда он ее водил. Изрезанная береговая линия во время шторма. Река, текущая по каньону. И еще несколько мест, которые были слишком прекрасны, слишком чужды, чтобы быть реальными. Места со слишком чистыми красками, с белыми деревьями и цветами, непохожими ни на что, что она когда-либо видела, с небом, которое, казалось, впитывалось в кристально чистую поверхность озера под ним.

Уиллоу легонько провела пальцами по одной из этих картин.

— Это…?

— Воспоминания из-за Завесы, — ответил он. — Пустые попытки воссоздать пустую красоту этого царства.

— Они замечательные. Волшебные.

Он мягко рассмеялся.

— И они же — самое близкое, что я хочу иметь к Тултирасу.

Она оглянулась на него и обнаружила, что он не прошел дальше в комнату.

— Ты действительно никогда не хотел вернуться?

— У меня есть все, что мне нужно, прямо здесь, Уиллоу, — его глаза были прикованы к ней, не оставляя сомнений относительно того, что он имел в виду.

Ее сердце забилось быстрее, и шепот удовольствия пробежал по телу. Она отвела глаза от обжигающего пристального взгляда, глубоко вздохнула и заставила себя вернуться к картине. Картины Эвергардена были такими сюрреалистичными. Как яркие, несбыточные мечты.

По мере того, как она продвигалась дальше в комнату, фиолетовый цвет становился заметнее на все большем количестве картин.

Она обвела взглядом стены, следя за очевидным развитием событий. Сначала абстрактные пурпурные тона с вкраплениями зеленого. Постепенно появилось больше цветов, и фигура начала обретать форму — фигура, которая была ей поразительно знакома. Женщина с лавандовыми волосами и зелеными глазами.

Губы Уиллоу приоткрылись в изумлении.

Она видела себя в самых разных позах, при разном освещении, на самом разном фоне. Видела себя запечатленной в захватывающем реализме и страстной стилизации. Но на каждой картине она была яркой, даже когда в ее глазах была явная грусть.

Каждый штрих был нанесен с такой тщательностью, с такой вдумчивостью. С такой целенаправленностью. На нескольких картинах она была изображена в том самом платье, что на ней сейчас. Другие показывали ее в нижнем белье — примерно в том же нижнем белье, которое она надела на будуарную фотосессию много лет назад, — или в ткани, со вкусом накинутой на ее интимные части тела, в то время как еще на нескольких она эротично обнажала все. Она узнала моменты, которые